«Если», 1996 № 10

— Я знаю, кровь у тебя так и кипит, и тебе не терпится броситься в бой, — с усмешкой произнесла она. — Но лучше держи себя в руках, пока я не подам сигнал.

— Сделаю все возможное, — заверил я.

— Скоро спускаемся. В случае нападения и всеобщей неразберихи следуй за мной — глядишь, останешься цел. Мы подозреваем, что внизу есть наши люди. Они будут в воротниках, и нам придется от них отбиваться. Никто не осудит тебя, если ты их подстрелишь, но при возможности целься в ноги. Вдруг спасем одного-двух?

Я кивнул и огляделся. На краю кратера появились силуэты повстанцев — черные фигуры на фоне золотого зарева. Я не понял, чем они заняты. От мысли о предстоящем спуске в это адское свечение я взмок, а во рту, наоборот, пересохло, и я не сумел бы сплюнуть, даже если бы за плевок полагался умопомрачительный приз.

— Призывать тебя не трусить бесполезно, — продолжала Мадди.

— Нам всем страшно. Вот примемся за дело, и тебе полегчает.

— Ты уверена? — спросил я с деланной лихостью и услышал, как дрожит мой голос.

— Ты прискакал сюда от самого Края! За тебя я спокойна.

— А как насчет Уолла? Он, по-твоему, боится?

Она неопределенно хмыкнула и опустила глаза; сейчас, повесив голову, с упавшей на лоб челкой, с задумчивым выражением лица, на котором зарево кратера разгладило морщины, она выглядела гораздо моложе, почти девчонкой.

— Скорее всего, нет. Ему такое по душе.

В ее тоне слышалось осуждение. Я уже вторично сталкивался с неодобрительным отношением к Уоллу и собирался выяснить, откуда оно идет, но меня отвлек Клей Форнофф.

— Готов? — спросил он Мадди, имея в виду меня.

Она ответила утвердительно и, помолчав, спросила, когда начнется операция.

— С минуты на минуту.

Мне нечего было сказать, но разговор был средством побороть волнение, поэтому я спросил, какое сопротивление могут оказать нам люди в воротниках.

— Что за разговорчики, Боб? — Мое имя Клей произнес с обидной усмешкой. — Боишься наделать в штаны?

— Просто светская беседа.

— Хочешь дружить, да?

— Не собираюсь.

— Тогда лучше заткнись! — Он напрягся. — Не хочу больше слушать твою болтовню.

— Как скажешь. Наверное, тебя не интересует, как поживает твоя родня.

Он помолчал и спросил, глядя на кратер:

— Как они там?

Я поведал ему о его родителях, отцовском ревматизме, лавке, его старых дружках. Когда я умолк, он и виду не подал, что ему приятно слышать вести из дому. Мадди закатила глаза и сокрушенно усмехнулась, давая понять, что не я один считаю Форноффа пропащей душой. Я уже успел полностью переменить свое отношение к Плохим и был готов считать их героями, но сейчас сказал себе, что кое-кто из них действительно плох, как я полагал раньше. Возможно, впрочем, я был для молодого Форноффа напоминанием о событиях, с которыми ему не дано было смириться: всякий раз, видя меня, он будет вспоминать ночь, когда сам превратился в Плохого, и обдавать меня ненавистью, объектом которой следовало бы стать ему самому.

Вскоре раздался крик, и я неожиданно для себя самого метнулся вместе с Мадди и Форноффом к кратеру; с каждым моим прыжком свечение кратера меняло направление и интенсивность. Еще пара минут — и я оказался среди сотен людей, спускавшихся вдоль стен кратера на веревках. Три летательных аппарата стояли на дне кратера на гладкой пластиковой платформе, светившейся золотым светом. Мы задержались перед одним из кораблей, пока Уолл с помощью двоих подручных возился с меньшим лазером, торчавшим в носовой части. Лазер оказался складным: схватив его, Уолл сбросил плащ и приладил лазер к своей правой руке кожаными ремешками; его пальцы доставали до панели с кнопками, и я понял, что лазер приспособлен для ношения. Уолл нажал кнопку, и рубиновый луч прожег в противоположной стене щель. Довольный результатом, Уолл издал рычание, заменившее смех, и несколько раз взмахнул над головой своим новым оружием, весившим не меньше 70–80 фунтов.

Позади кораблей уходил вниз наклонный трап, по которому мы достигли входа в огромное круглое помещение, добрых полмили в поперечнике, где красовалась экзотическая растительность; у некоторых растений были невиданные полосатые стебли и огромные эластичные листья. Круглый свод потолка был закрыт ультрафиолетовыми панелями; с помощью такого же освещения я выращивал в Эджвилле горох, фасоль и помидоры. Растительность была настолько густой, что четыре разбегавшиеся в стороны дорожки сразу скрывались в чаще. Над верхушками деревьев клубился туман, поднимаясь кольцами к потолку. Заросли напоминали видом и тишиной первобытные джунгли.

Тем не менее это место было мне знакомо.