«Если», 1998 № 09

— Во время каждой игры существует вероятность, что система пойдет вразнос и мир скатится в тартарары. Очень трудно учесть все факторы. Иначе мы играли бы чаще и… смелее.

Голос его изменился. Стал тише и глуше, и Элизе померещилось вдруг, что господин попечитель старше, много старше, чем ей казалось вначале.

— А ЗАЧЕМ вам все это? — спросила она, замирая от собственной дерзости. — У вас ведь и так все есть! Вы богаты, у вас есть Трон. Вы хотите исправить определенное событие? Или просто лепите мир из глины на свой вкус?

— Ты слишком умна для тринадцати лет…

— А вы слишком молодо выглядите… для своих трехсот.

В парке стрекотали сверчки. Сейчас в особняке шумно — девочки приводят в порядок бальные платья, готовятся к сегодняшней Игре.

— Ты мне льстишь, — сухо сказал он.

— Простите… Я неудачно пошутила.

Элиза вытащила из кармана свой мячик. За дни ее тренировок он совсем облез, от краски почти ничего не осталось, одна черная резина.

— Я научилась играть. Лучше всех.

— Знаю.

— Позвольте мне сегодня…

— Как ты думаешь, почему такой богатый человек, подарил симпатичному и обездоленному ребенку старый, облезлый мячик? Спроси, кому он принадлежал раньше!

Она молчала.

— Ты уже догадалась. Это мячик другой девочки. Она, как и ты, была очень умна, а главное, умела гениально ОШИБАТЬСЯ. Я нахожу вас и собираю на Троне, потому что вы умеете играть. Не стучать мячом о стенку — Играть! С каждой из вас судьба когда-то сыграла злую шутку. Вы отвечаете ей…

На аллее показалась госпожа Кормилица. Поймала взгляд попечителя — и быстро, даже поспешно, удалилась прочь.

— А что случилось с той девочкой? — спросила Элиза, вздрогнув.

— Что, страшно? Я не убил ее и на закопал на пляже. Она выросла. Ей исполнилось восемнадцать, и она поступила в хороший университет, стала адвокатом. Но когда-то давным-давно ее отец случайно застрелил свою жену из охотничьей винтовки. Он сошел с ума и попал в больницу. Так вот, всякий раз, принимаясь за Игру, девочка хотела изменить ЭТО. Тот момент, когда винтовка…

— А она тоже ПОНИМАЛА? — быстро спросила Элиза.

— Да, — отозвался попечитель после паузы. — Обычно дети не осознают, что делают. Но иногда попадаются…

Он поднял руку с часами — на циферблате сверкнул камушек; господин попечитель легко поднялся:

— Нам пора.

— Ей удалось изменить свою судьбу?!

— Нет.

— Но почему?! ВЫ этого не захотели? Вам нужна была в тот день… совсем другая ошибка?

На его лице впервые проступило раздражение:

— Какая чепуха! Ты меня разочаровываешь…

* * *

…Когда все мячи в зале вдруг замолчали — у нее перехватило дыхание. Единственный мяч в мире, ее мяч, на долю секунды задержался, прежде чем упасть в ладонь — и она увидела его бок в странном, невесть откуда идущем свете. Смутные очертания континентов… Светящаяся пленка атмосферы… Голубая дымка, призрак, мираж…

Она засмеялась от счастья и что-то закричала — а в следующую секунду оказалось, что девчонки вокруг галдят и весело толкаются, что их мячики летят вяло и беспорядочно, что из распахнутой двери павильона веет вечерним сквозняком, а господина попечителя нигде не видно…

— Что, уже все?! — вскрикнула она.

Игра окончилась, оставив после себя пустоту и усталость.

— Даниэлла, что я сказала, что?!

Толстушка повертела пальцем у виска. Элиза с усилием взяла себя в руки:

— Я играла. Что я сказала… в самом конце?!

— Ерунду какую-то, — хихикнула Даниэлла, — словно из газеты Прочитала. «О налогах»… «Об ответности» или «Об ответственности». Я не поняла, потому что господин попечитель иногда любит такие слова заворачивать…

Элиза не помнила, как добрела до постели. Легла лицом к стене и не вставала целые сутки.

* * *

Наступила осень. Элиза училась, как прилежная восковая кукла. Ей ставили «хорошо» по всем предметам. Ее мяч лежал под кустом. Несколько крупных облетевших листьев прикрыли его от посторонних глаз; Элиза знала, что никогда больше не возьмет его в руки.

…Рокот вертолета раздался, когда девочки сидели на уроке. Все, кроме Элизы, вскочили с мест и прилипли к окнам — хотя из-за стены кипарисов ничего не было видно. Учительница выждала минутку, прежде чем призвать пансионерок к порядку, но ученицы ерзали, дожидаясь конца занятий.

* * *

— Ты что, больная?! — Даниэлла была вне себя. — Это же Игра!

Элиза лежала на кровати, закинув ноги на спинку:

— А что, есть такой закон, обязывающий меня играть? Передай господину попечителю, что у меня болит живот. Нет, лучше скажи, что я должна делать уроки… Нет, ничего не говори, я скажу сама.

После того как испуганная Даниэлла ушла, Элиза укрылась пледом и заплакала. В рваном полусне ей виделся мячик — неясные линии, голубая пелена… Голос из репродуктора объявлял посадку на рейс одиннадцать ноль пять, Элиза чуть сжимала пальцы — пелена атмосферы исчезала, очертания материков стирались, металлический вежливый голос запинался — и номер рейса оборачивался перечнем бессмысленных цифр.