«Если», 1999 № 03

— Какие три дня?

— Я во вторник из дома ушел.

Игорь отложил мои сокровища.

— Серьезно?

— Да.

— Тебе лет сколько? — он построил фразу немножко странно, так иногда говорят взрослые, когда пытаются подчеркнуть свой возраст. Будто в возрасте скрыто какое-то преимущество.

— Тринадцать.

— Точнее!

— Тринадцать лет, три месяца и двадцать дней! — ехидно сообщил я.

— Да ты старше меня! Мне только два месяца назад тринадцать стукнуло.

— Поздравляю.

— Зато я получил гражданские права в двенадцать! — заявил Игорь.

— И что с того? Лешка Филиппов получил их в десять. Мария-Луиза де Марин в восемь…

Игорь ухмыльнулся:

— На самом-то деле только один из десяти тысяч признается полноправным гражданином мира раньше двенадцати лет.

— Я бы еще лет пять не признавался, — сказал я. — Как в двадцатом веке. На фиг мне это надо.

Игорь кивнул:

— Понятно. Ладно, все ясно, ты парень-кремень, на вопросы отвечать не любишь, про жизнь свою рассказывать не привык.

Я ничего не ответил. Игорь шлепнул на стол шипящую сковороду, тарелку с хлебом, вилки.

— Лопай.

Упрашивать себя я не заставил.

Вот почему так происходит? На вкус вроде бы и никакой разницы: что синтетическая пища из бесплатных кормушек, что нормальная еда из естественных продуктов. А все равно: синтетику жрешь через силу, только потому, что знаешь — надо.

Минут через пять мы закончили с яичницей. Игорь похлопал себя по животу, потянулся за кофеваркой. Небрежно спросил:

— Так что ты собираешься делать?

— Жить.

Игорь поморщился.

— Мишка, ты не в Токен-центре тесты сдаешь. Я тебя не спрашиваю, почему ты ушел из дома. Мне интересно, зачем ты ушел.

— Чтобы жить, — честно попытался я объяснить. — Я ведь имею теперь право на бесплатное жилье в городе с населением менее ста тысяч?

— Имеешь, — весело подтвердил Игорь. — И получишь, спору нет.

— Я в И Пин ехал, — сказал я. — Это где китайская колония. Говорят, они нормально относятся к таким, как мы.

Игорь ухмылялся. Он открыл ящик стола, достал оттуда пачку сигарет и зажигалку. Спросил:

— Будешь?

— Нет.

— Это не травка, не бойся. Обычные безникотиновые сигареты.

— Все равно не буду, — сказал я. — Ты лучше скажи, как здесь относятся к нам?

— К детям, что ли? — выпуская кольцо дыма, спросил Игорь.

— К детям, получившим Знак Самостоятельности.

— Да нормально относятся, как везде, — лениво сказал он. Голос у него изменился, и если бы не явный запах табака и горелой бумаги, я бы заподозрил, что он. куртаг травку. — Ты не комплексуй. И в страшилки не верь. Везде в мйре к детям, доказавшим свое право жить самостоятельно, относятся одинаково.

Он выпустил еще одно кольцо дыма и закончил:

— Никак.

Я ничего не сказал. Смотрел, как он курит. Дым был красивый — шершавый, словно наждак, сиреневый, шелестящий.

— На что уставился?

— Дым. Шикарно выглядит.

Игорь посмотрел на меня, как на идиота.

— Чего в нем шикарного? Дым как дым… Черт!..

Он торопливо загасил сигарету прямо в сковородке.

— Ты же мутант, тебе неприятно, да?

Как ему объяснить?

— Нет, не так, — попробовал я. — Понимаешь, я запахи по-другому чувствую.

— Как «по-другому»?

— Я их вижу, слышу, даже тактильно ощущаю. Вот ты куришь, и дым — шероховатый. И шуршит, как песок.

Глаза у Игоря округлились.

— Что, серьезно? И ты все это видишь?

— Ага. Вот у тебя в ванной комнате шампунь с запахом лимона. Только не радуйся, это синтетический запах. Если б настоящий, то пищал бы тоненько, и не такой гладкий, а с шершавинкой, понимаешь?

— Обалдеть! — с чувством произнес Игорь. — Я знал одну девчонку с усиленным зрением. Так у нее все очень просто было. Когда хотела, перестраивалась на режим дальнего зрения, когда хотела — на ближний режим. Знаешь, у нее так смешно глаза менялись — то выпучиваются, то втягиваются, и радужка то серая, то голубая. Но она говорила, это как в бинокль или микроскоп смотреть.

— А вот у меня — так, — ответил я.

Когда я был совсем маленьким и не понимал, как сильно от других отличаюсь, то случалось что-нибудь такое ляпнуть. Все смеялись. Особенно взрослые, которые знали, что у меня условно-положительная мутация. Наверное, смешно, когда подбегает карапуз, водит рукой в воздухе и говорит: «У тети духи шуршат».

Они ведь действительно шуршали!

А эти проверки!.. Каждый месяц, сколько себя помню. Пробирки, в них бумажки, и каждая чем-то смочена… «Мишенька, как ты ощущаешь этот запах? Светящаяся полоса? Вибрирует? Молодец, Мишенька. А ты помнишь, чем пахнет молоко? А на каком расстоянии ты чувствуешь человека? Да, взрослого… Ну, пусть летом… Да, потного… Правда?..

Это только вначале интересно. Потом скучно. А в конце концов, просто противно.

Я долго думал, что стоит только пожаловаться родителям, и все это прекратится. Навсегда. Ведь они не могут не понять.

А они слишком хорошо все понимали. Это был папин проект. Его самое удачное изменение генома — собственного генома. Его слава, его успех, его вклад в науку. Деньги, наверное, тоже. Но деньги тут были совсем не главным.