«Если», 2000 № 08

A. Ройфе: Как мне кажется, последние романы наших ведущих фантастов очень сильно «продвинуты» в сторону социальности. Это ярко видно на примере творчества супругов Дяченко. То же самое можно сказать и о Евгении Лукине, который никогда не чурался этой темы, а сейчас, с позволения сказать, ушел в глухую «социалку». Или романы Генри Лайона Олди: вначале что-то абстрактно-философское, теперь же — «Маг в законе», где сегодняшний день «лезет из всех щелей»… Как вы считаете, в чем причина? Так «достала» окружающая жизнь, что хочется реагировать? Чувствуют ли писатели какой-то позыв, потребность поделиться своим рецептом решения общественных проблем?

Е. Лукин: Я категорически против, когда мои произведения квалифицируются как социальная сатира. Просто Я использую те внешние черты жизни, которые вижу. Ну как можно было упустить политику? Ведь это такой замечательный материал… Помню, когда мы с Любовью Лукиной принесли в редакцию первые свои рассказы, нам сказали: ребята, это никакая не фантастика, это злобная сатира на нашу действительность. Прошел смехотворно короткий отрезок времени, лет 5 — 10, и выяснилось: то, что мы писали, — никакая не сатира, а мягкий, незлобивый юмор по сравнению с той чернухой, которую начали выливать на всю нашу жизнь до 1991 года. Может быть, я самонадеян, но пройдет еще лет 5 — 10, и окажется, что «Алая аура протопарторга» — тоже мягкий, незлобивый юмор… Для чего я писал-то «Алую ауру…»? Меня интересовало, как люди становятся друзьями, а друзья — врагами. А пресловутая «социалка» — всего-навсего гарнир.

B. Гончаров: В таком случае нужно уточнить терминологию. Что подразумевается под социальной фантастикой?

М. Дяченко: Мне кажется, что социальная фантастика — это такая фантастика, где социальное устройство играет сюжетообразующую роль.

А. Ройфе: Интересная версия. А что думает Олег Дивов, который тоже был замечен в «грехе социальности»?

О. Дивов: Олег Дивов с большим удовольствием подпишется под словами господина Лукина. Боюсь, мы сейчас начнем спорить о том, что такое фантастика. А может быть, просто за последние годы многие научились прилично писать и в состоянии уже идти в сторону литературы, до упора приближенной к реальности?

А. Ройфе: Вероятно, на этот вопрос лучше всего ответит Андрей Столяров, последние вещи которого напечатаны в журнале «Звезда» и по формальным признакам явно принадлежат к литературе мейнстрима…

А. Столяров: На мой взгляд, ситуацию нужно рассматривать в ее исторической ретроспективе. Социальность в фантастику пришла не потому, что нас заинтересовали социальные проблемы, а от безысходности того, что сейчас представляет собой фантастика. В ней, как мне кажется, продолжается период пустоты. Года три назад я написал статью «Империя, магия, пустота», где говорилось о том, что закончился период имперских романов и начался период, когда авторам сказать нечего (хотя они тем не менее говорят очень активно). «Творческое содержание» сочинителя имеет свойство исчерпываться до конца. И в эту минуту чрезвычайно важно осознать художественную продуктивность молчания. Или, другими словами, продуктивность медленного накопления личности. Потому что пока автор не накопит в себе нового содержания, говорить ему бессмысленно. Это значит совершить литературное самоубийство. Это значит перемолоть по второму, по третьему разу самого себя. Как перемололи себя, на мой взгляд, авторы «Гиперборейской чумы», как перемолол себя автор «Человека напротив». При всех различиях названных романов у них есть одно общее свойство: они написаны ни о чем. Это сразу же бросается в глаза. В свое время я даже ввел специальный термин — «ниочемизм». Современная российская фантастика страдает «ниочемизмом». Старое ее содержание отработано, нового еще не придумали. Отсюда — попытка заполнить эту пустоту искусственным содержанием, искусственной социальностью. Но вся социальность современной фантастики условна, она не имеет никакого отношения к реальности. Это игра, та же самая, что и у детективщиков, которые создают некие бандитские миры, ничего о них толком не зная.

Е. Харитонов: По-моему, в гораздо большей степени страдает «ниочемизмом» так называемая проза основного потока. Авторы толстых журналов сегодня увлечены стилистическими экспериментами и нисколько не заботятся о содержательной стороне своих сочинений. И нужно говорить о кризисе современной российской литературы вообще. Возьмите последние наиболее заметные книги, ту же «Свободу» Михаила Бутова…

А. Столяров: Типичный роман ни о чем.

Е. Харитонов: Однако Букера получил!

Е. Лукин: Огромный соблазн выйти на более высокий уровень. Может быть, речь идет не о пустоте в фантастике, не о пустоте так называемой «большой литературы», а о пустоте исторического периода?