«Если», 2000 № 12

Перо было лишь одним из миновавших его новшеств. Контроль за эволюцией технологии производства орнитоптеров находился теперь в его руках не более, чем руководство развитием Мебосо. Рикши исчезли. Печь на склоне южного холма погасла, выдохнув из своего чрева последний пламенный язык. Кварталы дешевой застройки закрывали собой конец долины, вблизи них вырос новый технологический институт. Начала развиваться даже соседняя долина, чего Эдвард не замечал, пока из-за гребня не показались башни, растущие стараниями неведомого промышленного концерна.

Наверное, он слишком редко отрывался от собственной работы.

На летном поле, выстроившись рядами, сидело уже больше сотни орно. Прикрыв крыльями кабины, они дожидались покупателей. Взлетная полоса принимала орнитоптеры или отправляла их в Киото. Колоссальное увеличение подъемной силы крыльев позволило машинам перевозить грузы или пассажиров. Или войска. Или оружие. Эдвард видел проект орно, загруженного в основном боезапасом и пушкой устрашающего калибра, хотя и не принимал участия в создании такого аппарата. Национальный энтузиазм развивался в нечто большее, чем сам Эдвард, большее, чем Акира. Ешьте гусей в целях национальной безопасности. Мальчишки с островов старались питаться гусятиной, но все-таки не набирать лишнего веса, способного помешать стать пилотом. Современная японская архитектура потребовала создания насестов на крышах зданий. Орно перепархивали с одного токийского здания на другое, вызволяя элиту города из тенет наземного транспорта. И все это составляло часть общего растущего энтузиазма, заставлявшего Эдварда нервничать, потому что массовый пыл увязывался с крепчавшим национализмом, требующим превосходства над азиатскими соседями, риторики и демагогии.

Он застал Хирото плачущим.

Эдвард подумывал, не пройти ли мимо, оставив того наедине с горем. Разве не этого требовала вежливость?

Возможно. Однако вместо этого он уселся на противоположную скамью.

— Мои руки… — начал Эдвард.

Хирото поглядел вверх.

— Я никогда не испытывал склонности обозревать свое лицо в зеркале, — продолжил Эдвард. — Но на руки я не могу не смотреть! Когда же они успели сделаться такими старыми? Морщинистыми, костлявыми, скрюченными. Они похожи…

— На орлиные когти, — подсказал Хирото.

Они расхохотались. Эдвард указал на уголки глаз:

— А тут наследила ворона.

Оба снова усмехнулись.

Чтобы не нарушить наступившую дружескую тишину, Эдвард не стал показывать пластмассовое перо.

Он спросил:

— Вас расстроили кузены?

Хирото кивнул.

— Значит, они идут своим путем… военные то есть.

— Теперь все стали военными. Кроме вас и меня.

— И даже Акира-сан?

— Он… стар. И у него нет сил сопротивляться.

Вздохнув, Эдвард откинулся назад. Закрыв глаза, он ощутил давно уже приближавшееся чувство поражения.

— Итак, мы остались не у дел. Армия, конечно, загрузит заводы заказами на танки и боеприпасы.

Хирото бросил на него резкий взгляд.

— О нет, — сказал он. — Нет, нет!

1940 — 1948 гг.

Хирото и Эдвард стояли в стороне от толпы. Люди кричали и даже Эдвард был возбужден этим хореографическим спектаклем. Распростершиеся верфи Акира-сан бурлили кипением колоссальной промышленной мощи. Тридцать девять орнитоптеров восседали на палубе авианосца; на их крыльях были изображены красные круги. Символ этот был виден повсюду. Когда, хлопая крыльями, в поле зрения появился сороковой аппарат, днище его оказалось совершенно белым, а от находившегося в центре красного круга лучами разбегались красные полосы[5]. Толпа взревела и замахала маленькими флажками с таким же знаком.

— «Восходящий сын»[6], — проговорил Хирото.

Эдвард ухмыльнулся. Их дружба уже достигла такой степени, когда нетрудно было понять игру слов.

— Реджи умеет показать товар лицом, — продолжил Хирото.

— Он учился не у меня.

На мгновение причалив к посадочной башне, орно расправил крылья и продемонстрировал свои цвета, а потом соскочил вниз, скользнув на последнее, еще остающееся свободным место. Кабина открылась. Из нее возник Реджи в полном летном снаряжении, чтобы принять шумные приветствия толпы. На соседней платформе появилась Аса с двумя дочерьми, и все трое поклонились герою, отцу и мужу, прежде чем отступить назад. Стрелок Реджи, молодой уроженец Окинавы, заслуживший некоторую известность благодаря совместным полетам, вынырнул на мгновение из заднего отделения.

— В самых своих безумных снах… — начал Эдвард.

— Что в самых твоих безумных снах?

— Я не видел, что моя плоть и кровь станет идолом японской военной промышленности.

— Тебе бы хотелось, чтобы все сложилось иначе.

Тон Хирото допускал целый спектр разнообразных вариантов ответа, но Эдвард отбросил их все, ограничившись тремя словами:

— Я ненавижу войну.

— Азиатские войны не затягиваются надолго.