«Если», 2001 № 07

Хедли покачал головой. Безусловно, он понимал подтекст моего вопроса. Пересадка генов человека животным была, бесспорно, противозаконным деянием, но если Алиса сказала мне правду, с ней проделали нечто иное. Если с генетической точки зрения Алиса — стопроцентная свинья, у адвокатов Хеманса есть зацепка, есть шанс доказать: в действиях их подзащитного и его коллег отсутствовал состав преступления. Если же Алиса — самый настоящий человек не только внешне, но и во всех остальных аспектах, кроме генетического, адвокаты вообще могут торжествовать: разбираться, каково содержание юридического понятия «человек» и насколько оно правомерно и справедливо, можно до скончания века… Впрочем, для этого ГВР еще должна изловить Алису.

Итак, каковы бы ни были намерения организаторов операции, она провалилась с треском. Теперь дело за министром — именно ему предстоит раздать всем сестрам по серьгам и проанализировать глобальное значение того, что нам стало известно. Я и мне подобные — глаза и мозг министра, так что подлинные последствия фиаско со «Скотным двором» придется выяснять именно нам. Правительства отправлялись в отставку и по более тривиальным поводам, чем этот; а надеяться, что случившееся удастся утаить, уже поздно.

Я принялся расспрашивать Хедли, и он сознался: без журналов наблюдений и других материалов, которые, как известно, сгорели, установить истинное количество экспериментальных «поросят» не представляется возможным. Их всегда держали в доме, вдали от пытливых глаз наблюдателей (которые, впрочем, все равно не распознали бы их крамольной натуры). Конечно, правда была известна самим поросятам и их создателям — но разве можно им доверять? Теперь, когда мы доподлинно удостоверились, что поросята — по крайней мере, пока живы — могут успешно прикидываться людьми, следовало учесть вероятность, что они уже в Брайтоне, в Лондоне, где угодно.

Если Алиса и ее друзья меня не мистифицировали, сбежало по крайней мере трое поросят. Хедли сказал, что, судя по показаниям других участников операции, в лесу за главным усадебным домом, возможно, смогли ускользнуть от погони еще две особи, обе женского пола. Я заметил, что с репродуктивной точки зрения такая популяция даже лучше той, которую Бог поместил в Эдем, и той, которую Лот вывел из Содома.

Правда, как ученый я не мог не питать сомнений на сей счет: трансгенные особи редко способны размножаться естественным путем; также отнюдь не исключено, что у деток этих эрзац-девиц будут плоские носы и хвостики колечком; но нам следовало готовиться к худшему. Извлечь человекоподобное дитя из лона свиноматки, казалось бы, не легче, чем купить спичек на поросячий пятачок; но тут не нам судить, поскольку, выражаясь по-научному, данная область знаний — не наш профиль. Что знаю я — ведь нелегальными экспериментами я в жизни не баловался? Что знаем все мы вместе взятые, если только Хеманс, Ролингфорд и Брэдби не соблаговолят просветить наши невежественные умы?

* * *

Вероятно, еще повезло, что меня не отстранили от проекта. Я был нужен. Вообще-то изначально мне было поручено анализировать информацию, а не проводить допросы, но новые обстоятельства заставили меня сменить роль. Беседа с Алисой дала мне преимущество перед другими коллегами… Словом, врачи, подвергнутые мощному прессингу со стороны моего начальства, поспешили меня выписать, снабдив на прощание мешком таблеток.

— Обвинение им еще не предъявлено, — пояснил мне Хедли по дороге в полицейский участок, где нам предстояло допрашивать Хеманса, Ролингфорда и Брэдби. — В данный момент считается, будто они добровольно помогают следствию. Мы думаем привлечь их за поджог, похищение и растление малолетних, но прежде, чем надавить на них всерьез, надо поглядеть, как поведут игру они сами и их адвокаты. Если они чистосердечно признаются и укажут, где резервные копии их материалов, авось удастся уладить дело полюбовно.

Рассуждения инспектора показались мне вполне разумными. Правда, вопрос о разумности наших безумных гениев оставался открытым…

На беседу с Хемансом я направлялся с мыслью, что на нашей стороне лишь я один всерьез обдумал проблему во всех ее аспектах, лишь я один постиг всю сложность ситуации. Я говорил себе, что грядет мой звездный час, что моя карьера взлетит к высотам, о каких я и мечтать не мог… конечно, если сам не оплошаю.

Разумеется, нашу беседу снимали на видео, но вещественным доказательством в суде эта запись служить не могла.