«Если», 2001 № 06

— После гражданской войны безработица сильная была, — ни с того ни с сего сообщил вдруг Василий со сдержанной грустью. — Стекла-то много побили… Устроился я в подпольный дом свиданий. А куда денешься — в чем-то отражаться надо! Зеркало в номере… Вот ты не поверишь, Леня: рябое, волнистое, да еще и вогнутое чуток. Так я в нем не то что десятерых — рыл по двадцать в день делал, если не больше. Мастер на все рожи! Вся, считай, клиентура моя была.

— Погоди-погоди… — оторопело прервал его Арчеда. — Клиентура — это в смысле… Ты что же, получается, сразу двух отражал?

— В таком зеркале? Запросто! Тем более — в постели! Что там отражать? Так, бывало, переплетутся — уже и сами не знают, где у них чего… — Снова затосковал, пригорюнился. — Эх… Неужели опять на биржу, а? Только-только устроились, жизнь стала налаживаться…

С недобрыми предчувствиями все четыре персоналии покосились на тускло-радужный шар.

— Странно, ей-Богу… — сказал Арчеда, спеша увести разговор подальше от болезненной темы. — А у меня вот после гражданской с трудоустройством даже и проблем не возникало… Вся интеллигенция в западные зеркала схлынула, мест — навалом.

— А сам чего же?

— Что мне там делать? Нет уж! Здесь отразился — здесь и останусь.

Следует заметить, что для персоналии сменить национальность обычно труда не составляет. В принципе, ничто не мешает вчерашнему отражению африканского негра возникнуть завтра в одном из зеркал Санкт-Петербурга белым человеком. Но это, скорее, будет исключение. На бирже давно все схвачено, и в чужую тусовку влезть не так-то просто. Кроме того, распорядители предпочитают принимать на работу тех, кто уже хорошо знаком с отечественной мимикой, жестикуляцией и шевелением губ. Быть русским в нашей с вами реальности — это, как известно, судьба, а по ту сторону зеркала — не более чем амплуа.

— А может, и зря мы с вами дергаемся, — раздумчиво проговорил дядя Семен. — Если бы Иришка эта захотела (в смысле — персоналия ее), она бы нас еще три месяца назад вычислила. Сразу, как только зеркало повесили. Вот вбили мы себе в голову, что мания у нее…

— Ты в этом сомневаешься? — буркнул Арчеда.

— Сомневаюсь, Леня, теперь уже сомневаюсь. Знаешь, что, мне кажется, ей было надо? На Васькино отражение посмотреть!

— Зачем?

— А ты прикинь самое простое: отомстила баба — и успокоилась. Решила жить дальше. Подалась на биржу. А там ей говорят: «Слышь, девонька! Да у тебя вон левая бровь поплыла. Это что за товарный вид такой? Нет, уж ты пойди сперва марафет наведи». А как его наведешь, если оригинал твой полгода назад помер? Значит, что? Значит, надо найти Ваську, посмотреть на него, вспомнить, какая он сволочь, зарядиться старой ненавистью, а потом — можно уже и на биржу.

— Хм… — Леонид Витальевич и Василий прикинули. Такой расклад им нравился гораздо больше.

— А давайте-ка по порядку! — оживившись, предложил Арчеда. — То зеркало, в котором она явилась Ваське, он разбил, так? Посещать другие зеркала в нынешнем своем виде она не имеет права. Иначе ее тут же выставят отсюда… м-м… на природу… и обратно уже не примут ни при каких обстоятельствах.

— А кто выставлять будет? — с интересом спросил* Егор.

Старшие отражения вроде как поперхнулись.

— Тихо ты! — шикнул Василий. — Разговорился!

Егорка моргал.

— Нет, ну правда, — понизив голос, с недоумением продолжил он.

— Ментовки здесь нет…

— Помолчи, — сурово повелел дядя Семен и, почему-то оглядевшись, тоже понизил голос: — Есть, Егорка, есть. Просто невидимая и никак не называется.

— Не понял! — простодушно признался Егор. — А откуда ты тогда знаешь, что есть?

Тяжелое лицо ветерана помрачнело, набрякло. Не иначе, что-то припомнил.

— Потому что видел, как это бывает, — глухо промолвил он, помолчав. — Не приведи Господь! Отчинит персоналия что-нибудь этакое… серьезное. И — пиши пропало. Пять минут на то, чтобы попрощаться, а потом подхватывает ее — вроде как сквозняком — и выносит к лешему через биржу из Зазеркалья. Иди вон в озере лягушек отражай… Так-то вот, Егорушка.

Несколько секунд юное отражение сидело неподвижно. На лице — испуг.

— А… если она… в смысле, персоналия… сама не знала, что этого нельзя?

— Ну как это не знала! Тебя ж, когда в зеркало принимали, сразу обо всем предупредили, верно? Что можно, что нельзя. Вот и с остальными так же.

— А чего ж ты меня вчера… — Егор ошеломленно оглянулся на павильон. — В пустую коробку… да еще сквозь стену!

— Сравнил! Это запрет административный. Ну влез ты в пустой павильон! Делов-то! Кто тебя там с той стороны увидит? Ну, нарушил, ну, так что ж теперь?.. Распорядитель поругает — и только. А вот в отразиловку самовольно вломиться, да еще и в образе покойника — это ты уже, считай, высший запрет преступил. Высший! Чувствуешь разницу?

Егорка встал. Физиономия его была задумчива. Постоял — и направился к серой коробке павильона.

— Э, ты куда? — окликнул его дядя Семен.

— Сам же говоришь: поругает — и только, — не оборачиваясь, отозвался тот.