«Если», 2004 № 11

Полина дергает меня сзади:

– Что там, Капрал? Может, уйдем все-таки? Капрал?

– Погоди, погоди… Дах!

Упал главный быкун. Даже не весь он, а нижний его кусок. По грудь.

– Полина, Капитан погиб…

– Что?!

– Тихо! Тихо! Теперь нам отсюда уходить нельзя… Никак нельзя, да.

Вот, упал конструктор, а маленькие быкуны вокруг стоят кругом, не двинутся. Только лапами притоптывают. И пулемет сверху не жарит. Почему пулемет не жарит? Меня ж они видели, давно могли пульнуть по мне, так?

Начали быкуны разбредаться потихонечку. Всё, никто теперь ими не командует, это Капитан сказал. Еще когда жив был. Теперь они на Станцию пойдут всех драть. Но только по одному, по два, по три они пойдут. Не так страшно, как если всей толпищей. Может, их пугнуть? Теперь они совсем не то, без главного. Может, они испугаются?

– Полина, сейчас мы по ним пальнем…

– По кому?

– По быкунам, там их целая куча. Пальнем – и в подвал. Может, оттуда еще разок. Готова?

– Ну… да…

– Значит, выбежим, прицелимся, пальнем как следует – и в подвал. Вот так…

Но вовсе мне палить не пришлось. И Полине не пришлось. Я только слышу: тин-н… тин-н… тин-н…

– О, летят! Гляди, Капрал, летят!

Точно, прямо над Крэнстон-стрит летят два здоровых железных сапога.

– А? Чего это?

– Капрал! Какой же ты молодец, Капрал! Какие мы все молодцы! Это ихние патрульные антигравы!

Тут она точно на меня прыгнула, обняла за шею и в самое ухо поцеловала.

В ухе – звон.

Все-таки я еще спросил:

– А тинькает-то что?

– Бортовые волновики работают на поражение, – говорит мне Полина мужским голосом.

– Ой!

– И нам всем следовало бы отойти подальше. Под горячую руку запросто мозги вскипятят… Особенно в такую темень. Помоги-ка мне, Капрал!

Полина отцепилась от меня, вижу, стоит рядом Огородник, а на плечах у него – чужой человек. Руки связаны, ноги связаны, во рту тряпка. Ноги-то его Огородник мне и перебросил на левое плечо.

– Тащи.

– К-кто?

– Старшая погань. Напоследок Петера подстрелил и положил Гвоздя. Ножом. Ловок, гнида…

С Крэнстон-стрит доносились визги и верещание. Дохли быкуны очень громко.

Как я в тот раз спал! Ой спа-ал! Долго-долго-долго. День и ночь. И еще не доспал.

Меня тормошила-тормошила Бритая Кейт, и я проснулся. Сначала испугался: чего трясет меня? Бритая Кейт злая, может ударить. Потом не испугался уже. Потому что я вчера сражался, и я ее тоже ударю, если она меня ударит.

– Вставай, дурак! Давай-давай!

– Я не дурак. Называй меня Капралом. Или Эрнстом. А дураком не называй.

– Да пошел ты! Шевелись. В мэрии суд, ты должен быть прямо сейчас!

– Кого суд?… Кого будут судить?

– Козла этого, душегуба, который банду сколотил. Давай, псих, все хотят его линчевать, и нужна твоя дурацкая подпись!

– Не называй меня…

– Да хоть Мистером Совершенство! Давай быстрей!

– Зачем это я вам всем? Какая нужна моя подпись? Я не пойму.

– Такая. Считай: Петера вчера прибили?

– Прибили.

– Таракана вчера прибили?

– Прибили, да.

– Протез ночью загнулся, кровью изошел.

– Ой…

– Короче, Малютка сказал: на Станции все остальные – простой народ, а придурок Эндрюс хотя бы капралом числится. Пусть пока побудет за олдермена.

– Какой Малютка? Мэр? Да?

– Нет, мой неродившийся младенчик. Не надо ей так шутить. Плохие шутки…

И зачем это они меня олдерменом? И я, что ли, сегодня еду выдавать буду? И на работу я всех водить буду? И в дозор я людей выталкивать буду?

– Не дрейфь, это ненадолго. Ну, мы пошли.

Мэрия – это у нас раньше был великий магазин. При мне там магазина уже не было, все распотрошили. Только зал большой. Правда, очень холодный.

Вот, я гляжу вокруг. А вокруг стоят Огородник и другие люди. Огородник мне подмигивает, а я улыбаюсь Огороднику. Хороший человек! Еще там разбойник. Очень некрасивый он оказался. Губа отвислая, половина лица красная, от старого ожога, наверное. А сам маленький, низенький, как рогулька от фитюльки. Такой маленький гад, неужели все от него случилось?

Еще там мэр Малютка. Здоровый, как быкун. Ест много? Откуда еды столько у него?