«Если», 2004 № 11

Еще вокруг ходят-ходят олдермены. Не все. Из дистрикта Центр есть олдермен, его зовут Тюря, я его видел. Тюря – негрище, тоже очень большой, вроде мэра Малютки. За Станцию я сам. За Гига-маркет – Брусье. Это второй Бритый, его на самом деле зовут Эд. А третьего Бритого вчера быкун поломал. Бритые – два брата и сестра. Теперь, значит, один брат и сестра. В этом самом гигамаркете мы и собрались, по которому дистрикт назвали. Длинное слово, неудобное слово. Это великий магазин так называется… За дистрикт Холм – Длинный Том, он совсем старый стал. За Ручей – женщина, я не знаю ее. Где-то сорок лет ей. Лицо сердитое. Левым глазом все время подмигивает, может, это болезнь такая у нее? От Трубы не пришел никто. Говорят, там и не осталось никого. Жило человек десять, а может, пятнадцать, всех их вчера поубивали. От Сноу-роуд передали, пусть за них старик Боунз говорит, он достойный человек, а у самих у них нет никакого олдермена, потому что их совсем стало мало, и никакого олдермена им не нужно. От Завода, от Франклина и от Болот пришли люди. Там, где завод, там много народу живет. Может, пятьдесят человек. Олдермен от Завода последним пришел, сказал, его зовут Алекс. От Болот пришел Хромой, в первый раз его вижу. А имя у него – Хаким. Он не только хромой, у него еще и руки трясутся. Люди говорили, он своих обижал, воровал, его побили очень. Но вот в олдерменах оставили Хромого. От Франклина пришел новенький, его вообще никто не знал. А от Выселок и от Парка никто не пришел. Просто не пришли, да и все тут. Ничего не сказали. Выселки и Парк – дальше всех. Они не всегда людей сюда посылают. Это мне так Длинный Том сказал.

Вольф-младший еще тут. Нет у нас теперь Капитана, Вольф теперь капитан. Жалко. Вольф – дырявый человек, злой.

Огородник тут. Ему тут не надо быть. Он ведь у нас никто – он наблюдатель от терранцев, а у нас он простой человек. Вот. Я спросил: «Ты почему тут? Ты же простой человек?». А он и говорит: «Будет суд по всей форме. И я договорился выступить в роли адвоката…» – «Чего это?» – «Защитника». – «А! Непонятно опять. Я думал, его просто… убьют». – «Я тоже слышал такое мнение. Потому и договорился, что будет суд и что я буду его защитником. Иначе бы его еще вчера пристрелили». – «Ты же его и поймал же!» – «Нельзя пленного просто так прикончить. Где тогда совесть? В заднице?» И я тогда голову почесал, но мысль никакая не пришла, что ему ответить. Не знаю я, как лучше.

Оказалось, Бритая будет за прокуротора. Это который обвиняет.

И я сказал Огороднику: «Вот, все, как до Мятежа, устроилось». А он мне ответил: «До Мятежа у вас тут не особенно закон уважали.

Вертели им, как хотели, но хоть видимость была, дела шли как-то. Теперь вовсе нет никакого закона. Будем не по закону, будем по жизни разбираться. По-человечески». И вздыхает.

Что ему не нравится? Живем, как живем. А теперь вот суд будет. Это ж все по-настоящему! Как люди, как раньше! Чего ему еще надо? Я не пойму. Хороший он человек, но странный.

Погода с утра вроде бешеной собаки. Мечется. То дождь шел, то солнцем палило, я думал: может, выше пояса ничего одевать не надо. Потом решил, что вот, нет, я теперь олдермен, а олдермены голыми не ходят. Вдруг мороз сделался, снег пошел чуть-чуть, снег перестал, а мороз остался… Месяц вандемьер кончился, месяц брюмер уже начался, снегу пора быть, это да, а солнышко-то откуда взялось? Я не знаю. У нас погода еще до Мятежа совсем сбесилась, что-то мы с ней подпортили… Сидим мы, все руками-ногами болтают, согреваются. Еще куревом согреваются, хотя куревом как следует ни за что не согреешься. Дым стоит ужасно густой.

Вот Фил Малютка к столу идет и говорит громко:

– Все! Хватит галдеть, сели на лавки. Ну, все сели. Он тогда продолжает:

– Вот что. Огородник из дистрикта Станция поймал этого мерзавца, от которого столько наших людей к чертям раньше срока отправилось. Все в курсе?

По залу: «Бу-бу-бу-бу!». То есть в курсе.

– Надо было на месте задавить гаденыша, да вот руки ни у кого не дошли. Жалко. Но вздернуть его мы и сейчас можем запросто… Тюря, подонок, кончай жрать, ты что, жрать сюда пришел?!

Тюря унялся.

– Теперь такое дело. Огородник его взял, но просто так прибить не дает. Если б какой другой человек – уломали бы как-то. А Огородник – нет. Знаете откуда у нас харчи?

«Бу-бу-бу-бу!»

– Правильно, по большей части от терранцев. А это ихний человек. Поэтому надо уважить. Огородник сказал: «Будем судить, как люди, а не грызть, как зверье».

Малютка сделал пазузу. Глядит на всех. Понятно, чего хочет. Хочет словами своими и рожей своей показать, до чего же Огородник глупый.

– В общем, так. Сначала слово скажет прокурор, это будет Кейт Брусье. Потом скажет защитник, это будет Огородник. А потом послушаем этого говнюка.

– Чего его слушать?

Это Вольф влез. Хочет он, наверное, показать, что вот, мол, я тоже теперь большой человек. И Малютка ему отвечает:

– Положено.

Опять он сделал пазузу. Никто спорить с ним не стал, с ним вообще никто не спорит, он очень здоровый.