«Если», 2009 № 07

Помню это лето, помню этот сад,
где играли бабочки, будто снегопад.
Но прошло то лето — за окном зима,
люди ходят в шубах, ждут — придет весна.
И в снежки играют дети во дворе.
Тихо тянет песню кот на чердаке.

Костя

«Жри, котик, пирожок». А пирожка-то нет!

Я еще на Хубу чувствовал — зря полетел на Марс.

Перед высадкой нас затянули в эластичные, почти невидимые кольца — минут пять пощипывало поясницу и ноги, потом в воздухе расцвела чудесная радуга. Слой хай-би, как говорят нанотехники. Ханна Кук спросила: «Я уже могу чем-нибудь прикрыться?» — «А вы читали историю о Красной Шапочке?» — спросил Рупрехт. — «Конечно, читала». — «Чему учит нас эта чудесная история?» — «Лучше запоминать лицо бабушки».

У Вселенной много историй. Так говорит доктор Микробус.

У некоторых, кроме надоевших эльфов, гномов, сказочных старичков, говорящих медведей, нагло отбирающих пирожки у глупых маленьких девочек, и черных, якобы мудрых столетних воронов, предсказывающих все будущие состояния любых белковых и небелковых систем, существуют такие удивительные формы жизни, что взрослые даже говорить о них стыдятся. Может, смоллеты — одна из таких форм, не знаю. «Если не пробовал спелую облепиху прямо с ветки, то совсем дурак». Иркин голос преследует меня везде.

Скал нездешних — вода.

Мест нездешних — звезда.

Рек звенящих — поток.

Звезд горящих — чертог…

Ладно. Я не сержусь на Ирку.

Программа 13+. Выросла на двух планетах.

Древо жизни — смола.

Грани призмы — цвета.

Звуки слова — струя.

Жар — основа огня…

Ира Летчик

Ох, Сеятель, сделай так, чтобы звезды всегда светили. Без света ничего не поймешь. У Кости синие ресницы, пусть такими останутся. У доктора Микробуса спектральные, нечеловеческие рубашки, пусть никогда не выцветают. Доктор Микробус бывал там, куда я не попаду, но ведь и он не попадет туда, где я греюсь. Ох, Сеятель, пусть доктор Микробус позовет меня за Полярный круг. Я не персонифицирую явления природы, я тебя прошу. За Полярным кругом холодно, а я люблю тепло. Я скажу доктору Микробусу: «Я не хочу за Полярный круг», и откажусь от поездки. Сеятель, ты оставил нас, людей, одних в пространстве барионной материи, а сам даже не появляешься.

«…два тигра, два тигра…»

«…у одного нет глаза, у одного нет хвоста…»

А бывает так, что есть и глаз, и хвост, и все остальное?

Мне хочется, чтобы у всех дела складывались удачно. Ох, Сеятель, сделай так, чтобы проблемы не возникали из-за того, что кто-то настырный, а другой с этим соглашается.

Фаина

«У меня новость».

«Надеюсь, хорошая?»

«Не знаю», — Чимбораса смотрел вдаль.

На сером склоне Олимпа, таком большом, что он казался частью неба, от края до края расцвели необыкновенные белые одуванчики, — наверное, китайцы всей диаспорой спрыгнули с ума. В небе, нежном, как сливочный крем, бесшумно вспыхивали молнии. Не злые и крючковатые, как руки старой Бабы-яги, а длинные, нежные, озаряющие Марс от Олимпа до Северного полюса.

А среди одуванчиков стоял Котопаха.

«Я же говорил, он вернется», — сказал Чимбораса.

«…у одного нет глаза, у одного нет хвоста…»

«Котопаха! — обрадовалась я. — Беги к нам!»

Котопаха ответил: «Я не один».

«А с кем ты?»

«С девушкой!»

«Пинай ее сюда!»

«Я девушек не пинаю».

А я студень люблю, жестами показал Глухой. По шарам стучит крепче!

«Ты где был, Котопаха? Где твой череп? Мы тебя совсем заждались, беги к нам!»

«Не могу, — ответил Котопаха. Было видно, что он гордится собой. Даже нашел силы похвалить меня: — Череп не мой. Все равно, ты молодец, что не коснулась черепа. Бегала бы сейчас, как коза».

«А ты не бегаешь?»

«Я здесь с девушкой».

«Она что, китаянка?»

«Да какая разница?»

«Покажи нам ее».

«Не могу. Мы на границе».

«На какой границе?»

«Времени и истории».

Ну да, программа 13+.

Я засмеялась, но Глухой показал жестами: отстаньте от Котопахи. Может, он из другой истории.

Сам Глухой походил в этот момент на одичавшего оборванца — одни лохмотья. Если бы Сеятель наконец обратил на нас внимание, он бы рассердился. Я так и перевела Чимборасе жесты Глухого: «Ты, однояйцевый, зря не изучаешь историю. Глухой говорит, что тебе никогда не понять того, чего ты не видишь своими глазами». — «Это он-то мне такое говорит?» — «А еще он говорит, Чимбораса, что ты всегда будешь понимать мир неправильно, потому что никогда не знаешь, что следует понимать в первую очередь».

Правда, я и сама не очень понимала. Желтые одуванчики у ног Котопахи только что появились, а уже начали скукоживаться. Они увядали прямо на глазах, клонились, будто стояли на горячей сковороде. Глыбы черного базальта, разбросанные там и здесь, медленно и тревожно наливались изнутри красным светом, как лампы накаливания.

«Котопаха, как там у тебя?»

«Все чики-пуки!»