«Если», 2009 № 04

Франкенштейн церемонно поклонился и отошел, чтобы отдать возчикам несколько последних распоряжений. Когда загруженная сундуками и ящиками подвода уже трогалась в путь, появился Клерваль. Увидев Мэри, он удивился, но приветствовал ее в самых изысканных выражениях. Выразив ей свое сожаление по поводу кончины сестры, он просил Мэри передать искренние соболезнования и остальным членам семьи. Лицо его при этом выглядело несколько растерянным, казалось, Клерваль хотел добавить что-то еще, но Франкенштейн окликнул приятеля — пора было отправляться. Меньше чем через десять минут оба уже сидели в экипаже. Возница взмахнул кнутом, тяжелая почтовая карета тронулась с места и вскоре исчезла в дальнем конце улицы.

Проводив ее взглядом, Мэри долго стояла на улице. Ехать в Пемберли, к скорбным лицам родственников и театральным истерикам матери, ей не хотелось, поэтому она снова вернулась в таверну и попросила подать бутылку портвейна.

Солнце опустилось почти к самому горизонту, и через улицу пролегли длинные тени домов и деревьев. Из Ноттингема прибыл почтовый экипаж с вечерними газетами. Чистильщик обуви, обхватив руками колени и уронив голову на грудь, прикорнул на своем ящике. Мальчишка-слуга зажег в таверне лампы, но Мэри не торопилась уходить. Глядя в окно на сгущающуюся тьму, она прислушивалась к тишине, в которой лишь изредка раздавался цокот копыт по мостовой или чей-то одинокий смех.

Хозяин таверны уже давно приглядывался к Мэри. Когда она попросила подать вторую бутылку, он — после некоторого колебания — осведомился, не следует ли послать за кем-нибудь из ее родни, чтобы помочь ей добраться домой.

— Вы не знаете моих родных! — ответила Мэри, не сдерживая горечи.

— Нет, мисс, не знаю. Просто я подумал…

— Принесите еще портвейна и оставьте меня в покое.

— Хорошо, мисс. — Хозяин отошел.

Мэри решила напиться. Сколько раз она с ханжеским видом предостерегала подруг и сестер от подобного поведения, но теперь ей было все равно. Добродетель сама по себе награда. О, у нее имелись подходящие изречения буквально на все случаи жизни! Покажите мне лжеца, и я покажу вам вора. Поспешишь со свадьбой — всю жизнь будешь маяться. Мужчина должен быть, а не казаться… Тьфу!

Мэри, впрочем, отлично понимала, что ее жалкий мятеж ничего не изменит. Должно быть, Дарси или Бингли уже отправились в Лэмбтон, чтобы разыскать ее и доставить домой. Не пройдет и двух часов, как она снова окажется в Пемберли, где ее ждут истерики матери и нудные нотации Лиззи, всегда заботившейся о репутации семьи больше, чем о чем-либо другом. Лидия, не отличавшаяся особым тактом, тоже могла спросить, уж не ездила ли Мэри к кому-нибудь на свидание, хотя в глубине души вряд ли верила в такую возможность. Но, по большому счету, все это было пустяком. Мэри знала, что семейная трагедия в любом случае отодвинет ее сегодняшний демарш на задний план, а еще какое-то время спустя все вернется на круги своя, все пойдет по-прежнему. Вот только Китти с ними уже не будет, но и эта смерть с годами забудется, воспоминания о ней поблекнут, и хотя тень их еще будет некоторое время омрачать повседневную жизнь семьи, изменить ее коренным образом не сможет ничто.

Размышляя подобным образом, Мэри вдруг заметила в опустевшем большом зале какого-то человека, сидевшего в самом дальнем и темном углу. Это был крупный, широкоплечий мужчина в грубом плаще с надвинутым на голову капюшоном, который полностью скрывал черты его лица. На столе перед ним стояла большая кружка эля и валялось несколько медяков.

Медленно поднявшись со своего места, Мэри вышла в зал и подошла к нему.

Мужчина поднял голову. Скудный свет горевшей под потолком керосиновой лампы отразился в его казавшихся почти черными, глубоко посаженных глазах, и Мэри невольно вздрогнула. В тени под капюшоном она по-прежнему не могла рассмотреть его лица, но ей показалось — ничего уродливее она в жизни не видела.

— Можно мне присесть? — храбро спросила она, борясь с головокружением, которое лишь отчасти было вызвано выпитым вином.

— Вы можете сидеть, где хотите. — Его голос был довольно глубоким, но совершенно не запоминающимся и каким-то сдавленным, словно он не говорил, а шептал.

Подавив дрожь, Мэри опустилась на стул. Руки незнакомца, торчавшие из обтрепавшихся рукавов плаща, лежали на столе, и она обратила внимание на их странный, желтовато-коричневый цвет, а также на неестественно белые ногти.

— У вас ко мне какое-то дело, мисс? — спросил он все тем же смазанным голосом.

— И весьма важное, смею вас уверить… — Мэри пыталась смотреть ему в глаза, но взгляд незнакомца все время уходил куда-то в сторону. — Я хочу знать, зачем вы осквернили могилу моей сестры, зачем украли ее тело и что вы с ним сделали.

Человек или, лучше сказать, существо не пошевелилось.

— Об этом вам нужно спросить у Виктора, — донесся из-под капюшона его ответ. — Разве он ничего вам не объяснил?