«Если», 2010 № 04

Теперь мне — в центр. Там я пересяду на очень старый красный трамвай, где полчаса буду вдыхать запах застарелого пота, слушать скрип ржавых дверных механизмов и перестук колес на рельсовых стыках. Городские трамваи давно опустились, обнищали и скатились на самую нижнюю строчку в рейтинге городского транспорта. Но без них на улицу Ремесленную, к моему бывшему другу Паше Дудкину, никак не попасть. Про Дудкина я давно ничего не слышал. Знаю лишь, что после развала нашей компании у него в мозгах что-то сильно заискрило, и ударился Паша в откровенную мистику. Понемногу пророчил, слегка шаманил, а в свободное время разоблачал мировые финансовые заговоры. Из той оперы, где доллар — валюта мистическая. Мол, кто посмотрит на него внимательно, тот сразу увидит, что доллар намертво прикручен к нехорошему числу тринадцать: у пирамиды ровно тринадцать ступенек, в словах над пирамидой тринадцать букв, орел в одной лапе держит тринадцать стрел, в другой лапе — ветку с тринадцатью листочками…

Вываливаясь из трамвая, вдыхаю полной грудью запах гари и навоза и отсчитываю пятый домик с краю. Он ничем не отличается от остальных. У него такие же саманные стены, обшитые крашеными досками, такая же дырявая крыша, крытая кусками рубероида. Я намеренно громко топаю под низкими окнами, несколько раз открываю и закрываю скрипучую дверь в заборе. Во дворе — трава, на траве — дрова. Паша признаков жизни не подает. Тогда я громко стучу в окошко и шумно топчусь на крыльце. Дверь приоткрывается. За ней Паша в синей майке и трусах в горошек. Вид у него заспанный.

— Ты чего? — испуганно хрипит Паша.

— Ничего, — говорю я. — Выползай, Большой Змей. Разговор к тебе есть.

— Погоди, оденусь только. — Дверь закрывается.

Меня в дом никто не приглашает. В этом смысле мой бывший друг почти не изменился. Он все такой же негостеприимный. Разве что лицо еще сильнее округлилось, да лысина стала более обширная…

— Вот уж кого не ожидал увидеть, елки зеленые, так это тебя, Евгений, — первым делом сообщает Паша. — Ты же вроде в заграницы подавался? Не понравилось?

— Я по тебе и там скучал, Паша, не поверишь…

Мы рассаживаемся на разных концах серого от времени деревянного крыльца, долго молчим и смотрим в разные стороны заросшего сорняком огорода. Паша вытаскивает из кармана пачку дешевых сигарет без фильтра, добывает огонь из отсыревших спичек и со смаком раскуривает помятую сигаретку. Легкий ветерок сносит в мою сторону дымок с ароматами прелого навоза.

— Тебе от Алика привет, — с намеком говорю я.

Паша на мой намек не реагирует.

— От Алика? — вяло переспрашивает он. — Спасибо. И как он?

— Средненько. Все еще себя ищет.

— Да, Алик — он странный, — кивает Паша. — Когда же я его последний раз видел, елки зеленые? Кажется, в тот год, когда у нас ураган был, и дом мой чуть не под крышу снегом занесло. Почти неделю пришлось тогда лопатой махать…

Паша замолкает, и я опять забрасываю свой невод.

— А как у Егора дела, не слышал? Говорят, он к тебе иногда заходит.

У Паши от удивления чуть не вываливается изо рта сигарета.

— Женя, ты прикалываешься? Или ты ничего про Егора не знаешь?

— И не думаю прикалываться, — улыбаюсь я. — Я на полном серьезе спрашиваю. А что я такого про Егора еще не знаю? Расскажи же мне поскорее.

— Так умер Егор… — Паша округляет глаза. — От водки угорел…

Вдоль низкого заборчика бредет худая коза, позвякивая колокольчиком. Она останавливается, меланхолично смотрит на нас и начинает важно щипать траву. Я непроизвольно хмыкаю.

— Да слышал я эту байку, Паша, слышал. Много раз. Ты сам-то на похоронах был? Или тебе про них кто-то рассказывал?

— Нет, сам я не был, — после некоторого раздумья признается Паша. — Я в запой уходил. А когда вернулся, то поздно было…

— Ну а на кладбище? — не унимаюсь я.

— Чего я там забыл — на кладбище? — искренне удивляется Паша. — Цветочки на могилку складывать, елки зеленые? Так это не по мне. За меня Райский везде побывал: и на похоронах, и на поминках, и на кладбище…

— Значит, это Райский тебе про Егора напел. Тогда конечно. Тогда никаких сомнений у меня больше нет…

— Не понял. — Пашин взгляд на пару секунд становится осмысленным. — Чем это тебя Райский не устраивает?

— Меня Райский всем устраивает, — отмахиваюсь я. — Но только в том случае, если он не является источником важной информации. Поэтому задаю свой вопрос еще раз: видел ты Егора после его смерти или нет? Дудкин, не тяни кота за хвост, думай шустрее. Это важно. И не только для меня. Лично я не удивлюсь, если скоро на том кладбище, где похоронили Егора, окажется еще кто-то из нашей команды. Может, ты будешь первым, Дудкин. О тебе, надеюсь, будет кому горевать на поминках?

— Опять не понял. — Паша лезет в карман за второй сигаретой.

— А понимания от тебя не требуется, — дожимаю я. — Ты просто вспоминай. Видел Егора или нет? Сгодятся даже призраки. Может, ты был в сильном подпитии, а навстречу тебе шел человек, очень похожий на Егора. Снял он шапку вместе с головой, поклонился тебе до самой земли и растворился в морозном воздухе.