«Если», 2010 № 06

Еремей вошел в свой бункер, открыл кокон и нырнул в нейрошлем. Пространство вздрогнуло, мигнуло и раскрылось, явив из себя тысячи и тысячи маленьких живых сущностей. Сущности обрадовались Еремею, они потянулись к нему со всех концов планеты и из космоса тоже, сущности уже знали о гибели своих собратьев, они были напуганы, но не растеряны, они были готовы действовать, но не знали как, они ждали старшего, ждали взрослого, отца и вот наконец дождались. Казалось, отовсюду раздаются тоненькие голоса, которые спрашивают, негодуют и просто невнятно лепечут, отовсюду тянутся маленькие пальчики, теребят и щекочут, вселенная наполнилась множеством детских лиц, плачущих и смеющихся, верящих ему, а может быть, даже в него.

Еремей терпеливо ждал, пока гомон уляжется, когда последняя из нейросущностей почувствует его и соединится с ним — это оказалась орбитальная станция, начиненная космическими мурашками-перехватчиками, — пока его творения нащебечутся и угомонятся, а когда дождался и наполненное живыми сознаниями пространство затихло, понял: он не знает, что им сказать.

А они ждали Слова.

Ждали, но так и не дождались.

Потому что он не мог сказать им «умрите!».

Потому что теперь, после смерти многих из них, их вера пошатнулась, а если бы он приказал им умереть, то вовсе иссякла бы, и они не послушались бы его.

И еще потому, что Иродом быть дано не каждому, а дети быстро взрослеют, особенно когда понимают, что смертны.

Он сказал им: «Ждите, я скоро вернусь» — и, чувствуя себя трусом, вывалился из нейровселенной наружу, в душное, пахнущее потом и собственным страхом тепло нейрококона, ощущая сознанием рассыпающийся вдали разочарованный гомон и понимая, что работа провалена. Страшная, но необходимая человечеству Иродова работа.

Пожилой человек тяжело поднялся с ложемента, раскрыл нейрококон и вышел в коридор.

Кажется, он знал, что надо делать. И нельзя сказать, что это ему нравилось.

8.

— А что, отсюда, из Центра, никак нельзя? — раздраженно спросил главком. — Ты же говорил, что здесь имеется вся необходимая аппаратура? Или ты намеренно вводил меня в заблуждение?

— Возможно, я ошибался, — вежливо ответил Еремей. — Кроме того, после случая с Говоровым они нам уже не верят. Понимаете, они как бы повзрослели. Надеюсь, что, находясь в космосе, на борту станции, которая тоже в какой-то степени является моим детищем, я сумею возродить в них веру.

— А когда поверят, они точно того… погибнут? — с опаской спросил генерал. — А то, знаешь, после этого инцидента с Говоровым мне не хотелось бы рисковать. Нет, упаси бог, не думай, что я тебе не доверяю! Лично тебе я доверяю на все сто процентов, даже на двести. Но ты сам говорил, что, подключаясь к их разумам, начинаешь мыслить так же, как они. А они — дети-убийцы, ты же сам мне объяснял. Или я неправильно тебя понял?

— Вы поняли меня правильно, — Еремей сделал паузу. — Они боевые разумные машины, и они мои создания, и ничего, кроме того что было во мне самом, в них нет. А во мне нет ничего, чего не было бы в любом другом человеке. Так что ваше распиаренное до небес всеобщее и полное разоружение — полная чепуха. Но какие-то проблемы человечества, пусть временно, оно решит, только поэтому я согласился участвовать во всем этом безобразии. Впрочем, вы можете в любой момент отстранить меня от участия в работах, я не обижусь.

— Никто не собирается тебя отстранять, — сварливо сказал генерал. — Хотя бы потому, что некем заменить. Если ты намерен лететь на этот проклятый объект — черт с тобой, лети. Делай с этой станцией что хочешь, все равно теперь она никому не нужна.

Главком по разоружениям на миг задумался, потом воззрился на Еремея удивленными глазами студента-первокурсника, который вдруг понял, что «рикатти» вовсе не марка спортивного автомобиля, а довольно заковыристое уравнение, и озадаченно спросил:

— А как ты назад-то, Сергей Павлович? Станция ведь тоже… того. Перестанет функционировать.

— Не сразу, — быстро ответил Еремей. — Я все рассчитал, я успею.

Политик понял, что он врет, но политику было наплевать на Еремея, и поэтому политик сделал вид, что поверил.

Бизнесмен тоже почувствовал ложь, но выгода была очевидна, и бизнесмен довольно ухмыльнулся.

А генерал ощутил истинную гордость за то, что еще остались люди, готовые умереть, но выполнить приказ, и пожалел, что этот старик — скорее всего, последний из них.

— Планета тебя не забудет, — раздельно сказал генерал и неумело отдал честь. Все-таки он был специалистом по разоружениям, а значит, человеком не вполне военным.

Политик с бизнесменом промолчали.

— Да, — спохватился Главком по разоружениям, — а эта тварь, которая в аквариуме, она тоже сдохнет, когда все кончится?

Еремей кивнул и вышел из кабинета.

Главком, он же политик, он же бизнесмен, повернулся к аквариуму и показал осточертевшей субмарине кулак.

И тут же получил в глаз микроскопической крылатой ракетой.

9.