— Я не хочу ему вредить, — ответил Раксби, безуспешно пытаясь перекрыть шум самолета. — Не хочу вредить никому.
— Как скажете.
— Так и скажу. Послушай, — он опустился на одно колено и ухватился за мой наплечный ремень, чтобы не болтаться и не валиться с ног. — Последний шанс покопаться в памяти — там были другие выходы?
— Все, что знаю, я вам уже рассказал. Но Старик… — я отвел взгляд на изогнутые стены транспорта и на прижавшихся к ним людей, поглощенных своими мыслями. — Только он знает все, больше никто, — закончил я.
— Мы выведем из строя туннель, как только ударим по убежищу. — Он сфокусировал взгляд в точке позади меня, словно мысленно рисовал там картину того, что произойдет. — Потом будет слишком поздно.
Что я мог сказать? Раксби наблюдал за моей реакцией несколько мгновений, потом поднялся и, шатаясь, поковылял прочь.
Мы опустились на лед даже мягче, чем я полагал возможным. Когда завыли механизмы, открывающие десантный люк, военные организованной шеренгой покинули самолет, пока я намеренно замешкался, возясь с ремнями.
Раксби снова появился рядом и снял с меня шлем.
— Мы в двух милях, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты был во второй машине. Ты это уже видел снаружи, значит, лучше подготовлен и скажешь, где вход.
— Я нарисовал вам схему, — напомнил я.
— Мне по-прежнему нужны твои глаза, — это прозвучало как угроза.
Ослабленный путешествием — и событиями вообще — я наблюдал, как он снимал с меня парашютную сбрую, потом отрешенно поднялся на ноги.
— Погодите, — вдруг отреагировал я. — В какой еще машине?
Только когда я сошел с борта на лед, освещенный огнями самолета, чувствуя себя коровьей лепешкой, я узнал, что самолетов было два. В ста ярдах открылась крышка люка второго транспорта, и оттуда выехала пара танкообразных машин на гусеничном ходу для передвижения по льду.
Недавно выпал снег, сухой и рассыпчатый, и мои ботинки проваливались в него на несколько дюймов, почти до верха шнуровки. Солдаты стремительно помчались на дистанцию, невзирая на снег. Это напомнило мне одно из приключений со Стариком в пустыне, когда мы преследовали остатки затерянной германской танковой бригады. Там фигурировали семейные тайны и украденные картины, хотя, признаться, хитроумные изгибы и сложные разветвления сюжета стерлись из памяти, а может, вообще меня не заинтересовали. Высматривая, какие еще силы привлечены к поиску, Моравиа в нескольких шагах впереди заметила что-то металлическое. Бегать среди дюн — примерно то же самое, что и маневры здесь, на снегу.
Раксби схватил меня за руку.
— Погоди-ка, — сказал он и указал на машины, выходящие на дорогу. Одна остановилась забрать людей из нашего самолета, а другая прошла совсем близко, приглушенно рыча. Когда она проехала мимо, ветер подхватил снежное крошево из следа гусениц и швырнул его ярдов на пятьдесят прямо мне в лицо.
Снегоход шел вперед и вперед с бьющей по нервам равномерностью. Я сидел в кабине между водителем и Раксби, наши взгляды были прикованы к впереди идущему транспорту, направляющемуся прямо к сине-белой ледяной грани.
— Ожидалась пасмурная погода, — произнес Раксби.
— Его здесь нет, — я попытался проявить некоторую твердость.
— Ну, тут ты ошибаешься.
— Теперь это гробница, — вздохнул я. — Если он сюда пришел, то только затем, чтобы умереть.
— Знаешь, — сказал Раксби, — непохоже, что ты владеешь всей информацией, которая есть у меня. — И его убежденность удержала меня от дальнейших слов.
«Дело левиафана», мой второй год со Стариком. Я думал, что огромное внутреннее озеро на вулканическом архипелаге поглотило его. Из глубин выскользнуло белое щупальце — из плоти или из стали? — ясно видимое в неестественно чистой воде. Старик, должно быть, сделал хороший вдох, перед тем как оно потащило его вниз, хотя Моравиа успела лишь испустить выдох, переходящий в крик. Отмычка Джим выхватил из тележки лом с загнутым концом и бросился следом. Хотя вода и была прозрачной, свет все равно не проникал слишком глубоко. Мы сыпали проклятьями и вопили, кричали, что делать.
Должно быть, прошла всего минута, перед тем как на воде появились пузыри. Старик возник над поверхностью по пояс, будто приводимый в движение моторчиком, потом словно подскочил, снова ушел на глубину и вынырнул; мы услышали судорожный вдох и увидели Отмычку у него на руках. Старик отпустил его, и оба поплыли к неровному берегу.
— Помогите Отмычке, — приказал Старик, его голос эхом пробежал по глади озера, и мы сделали, как нам сказали. Джим потерял ломик, рубашка на плече была порвана. By стащил с него обрывки, обнаружив страшную, глубокую рану. Кто-то принес аптечку.
— Вы все хорошо поработали, — сказал Старик. Его нагрудный карман светился: он нашел кристалл, который упорно разыскивал сорок лет. — Извините за пережитый ужас. — Он встретился взглядом с каждым из нас, не останавливаясь ни на ком специально, и широко зашагал к внедорожникам.