«Если», 2011 № 09

«Вот она, ирония судьбы, — подумала она. — Я выменяла его любимую мертвую жену на моего ненавистного мертвого мужа. Надеюсь, от него, по крайней мере, будет хоть какая-то польза».

Софию что-то разбудило среди ночи.

Что это было?

Она лежала, еще отчасти пребывая в своем летнем домике с псом Дюком, который умер двадцать лет назад, и размышляя о том, что прервало ее сон.

Какой-то звук, монотонный и весьма раздражающий, который вдруг сорвался в резкий писк и неожиданно смолк…

Она резко села, еще не вполне проснувшись, подождала, когда голова перестанет кружиться и наконец начнет думать.

Датчик движения должен был сообщить о возможном пробуждении Хасинто Вильчеса. Они поставили его вечером и пошли спать. Датчик включился, а потом выключился. Точнее, кто-то его выключил.

Встав, она отодвинула перегородку и вошла в общий зал.

Хасинто Вильчес сидел за компьютером, переведенным из голосового в текстовый режим. На экране высвечивались длинные ряды зеленых букв. Свет их подчеркивал резкие черты лица, делая более выпуклыми лоб и скулы. Хасинто всегда смахивал на безумного поэта — худой, с растрепанными волосами, интеллигентным лицом и блеском в глазах. Теперь к этим чертам добавилось что-то еще, нечто неуловимое. Уже не поэт, подумала София, а скорее… да, аскет, одержимый факир или дервиш. Впечатление усугубляла странная одежда — подвернутые на щиколотках штаны и слишком большая рубашка со свисающими полами. Хасинто был существенно меньше ростом, чем Йенг, который одолжил ему запасной комплект одежды.

— Я думал, что выключил эту дрянь до того, как кто-то проснется, — сказал он, поворачиваясь к Софии. — И мне почти удалось. Проснулась только ты. Старые женщины спят чутко, а ты старая, София.

Она зачарованно смотрела на него. Под его нижней губой виднелся шрам — она помнила, что он порезался во время бритья, а потом искал пластырь, крича, ругаясь и шаря на ощупь окровавленными руками. Почему у него остался этот шрам, несмотря на то что теперь у него было новое, способное к регенерации тело? Во время нападения дьяволов он беспомощно лежал на полу и, перекатываясь по всей кабине, рассек себе лоб, но от этой раны давно не осталось ни следа.

Почему он был так похож на Хасинто, которого она знала, и вместе с тем так не похож?

«Я больше его не ненавижу, — подумала она, — а тем более не люблю. Я освободилась от него, и он ничем не может мне навредить».

— Но по крайней мере я жива, верно? — небрежно ответила она, мысленно добавив: «И не провела последние два года в аду».

— Я умер и, похоже, обязан этим тебе. Здесь написано, — он кивнул в сторону экрана, — что тебя обвинили в неоказании мне помощи. Якобы ты сама призналась, что смотрела, как я истекаю кровью, и ничего не пыталась сделать. Да, именно так, — добавил он, увидев ее лицо, — я просматриваю заметки из прессы о процессе. Я не помню, как я умер, а человеку хотелось бы кое-что об этом знать, правда?

Он вскочил со стула — молниеносно и вместе с тем плавно, без следа неловкости. Это она тоже помнила — спокойствие и потом внезапное, полное грации движение, поворот головы, стук пальцами по столу, еще что-нибудь. Даже его нервное потирание кончика носа или подергивание левым плечом носили в себе частицу необычной, сконцентрированной энергии.

Он подошел к ней, и она увидела его глаза, на дне которых сверкало нечто далекое и очень злое, словно огонь в Бездне.

— Почему ты это сделала, София? Или, вернее, почему ты этого не сделала? Почему меня не спасла?

— Ты должен сам знать, — ответила она, скрестив руки на груди. «Он не может ничем мне навредить», — повторяла она, словно мантру.

Отойдя от нее, он снова сел за компьютер. На этот раз он смотрел не на экран, но на собственную руку, лежавшую возле клавиатуры, сосредоточенно шевеля пальцами.

— Приближается шторм, — сообщил он.

— Имеешь в виду огненный шторм? Это Вергилий тебе сказал?

— Если компьютер и есть Вергилий, то да. Он утверждает, что шторм будет здесь через несколько минут, — он хихикнул и быстрее зашевелил пальцами, затем, словно недовольный произведенным эффектом, стиснул руку в кулак и снова разжал. — Интересная идея — назвать его Вергилием. На одиннадцатом что, Орфей?

— Кажется, да.

— Приятно знать, что любовь к литературе никуда не делась… — пробормотал он.

София проследила за его взглядом и неожиданно отшатнулась, издав приглушенный возглас.

— Ты меня боишься, — удовлетворенно проговорил он. Пальцы его теперь стали невероятно худыми и очень, очень длинными, словно бледные ноги паука. — И все-таки ты меня боишься.

— Ах ты, чокнутый сукин сын…

Его рука приняла обычный вид. Он встал.

— Я успел прочитать несколько ваших заметок и знаю, зачем вы меня вытащили. Но ничего у вас не выйдет. Меня не волнуют больные энкарнитом, и я не собираюсь их спасать. — Он посмотрел на бывшую жену. — Давай, София, попробуй меня убедить, если хочешь, чтобы я вам помог.

Она снова скрестила руки на груди — жест этот помогал ей и успокаивал, — думая о том, каким чудом глаза Хасинто одновременно горели и оставались холодными.