«Если», 2011 № 09

Действительно, широкие размазанные красные полосы пятнали белизну шахматных квадратов, ведя дальше, в глубокую холодную тень, где лежало тело Моаны. Ноги ее были опутаны металлическими побегами, один из которых, раздирая скафандр, упрямо полз в сторону паха. Это оказалось столь непристойным, что София с трудом заставила себя не отводить взгляд. Вытянув руку, она коснулась холодного лба — под копной спутанных, слипшихся от крови волос череп девушки напоминал раздавленную яичную скорлупу.

— Это я ее там положил, — Терри замолчал, а потом показал на увеличивавшуюся щель, через которую проникало огненное сияние. — В тени, а то свет бил ей в глаза. Я ведь правильно сделал, да?

Странным, почти детским жестом он приложил к губам палец, которым только что показывал на небо. Лицо его тоже сильно покраснело, и София подумала, что ему не помешал бы холодный компресс. А потом еще и о том, что кроме компресса ему не помешал бы и хороший психиатр. Не сейчас, поскольку было уже слишком поздно, но намного раньше.

— Терри, — прошептала она, закрыв глаза.

Он кивнул, словно послушный ученик, размышляющий над словами учителя. Даже морщины на его лице разгладились, и оно выглядело совсем юным. Взгляд глаз с расширенными зрачками был устремлен куда-то вдаль. Положив руки на колени, он рассматривал их, словно видел впервые в жизни.

— Это должно было случиться, — помолчав, тихо сказал он. — Я давно понял, что у кого-то из нас в конце концов не выдержат нервы.

София молчала, не в силах найти слов.

Терри медленно поднял взгляд.

— Это уже конец, да? — спросил он.

Двумя днями раньше.

«…все хуже, еще немного, и начнем вцепляться друг другу в глотки. С одной стороны, досаждает невозможность побыть наедине, поскольку чаще всего мы находимся все вместе на станции, где слишком мало места; с другой — нам редко хватает смелости, чтобы пойти куда-нибудь в одиночку, даже если расстояние составляет всего полтора десятка шагов. И дело вовсе не в благоразумии или предписаниях Корпорации, которыми мы порой пренебрегаем, но именно в страхе, самом простом и самом примитивном. Когда ветер усиливается, здесь слышны крики из Бездны, а в воздухе носится пепел и смрад горящих тел. Все постоянно изменяется, и уже само это становится пыткой, поскольку наш разум требует опоры на что-то устойчивое, а здесь ничего такого нет. По крайней мере снаружи, ибо, само собой, есть станция, стоящая на амортизированных опорах и оборудованная датчиками, постоянно отслеживающими состояние почвы. Если поверхность, на которой мы стоим, начнет слишком резко трансформироваться, управляемые компьютерами двигатели поднимут нас и перенесут в более спокойное место. На это требуется множество энергии, но, по крайней мере, у нас есть некоторое ощущение безопасности.

Наш энтузиазм быстро сменился психическим истощением. Вначале мы искренне верили, что именно мы спасем человечество и станем героями. Наивно, да? Теперь же мы попросту устали. Все чаще — когда мы не ссоримся — заходит разговор о возвращении домой. Врата откроются через пять дней (на самом деле здесь нет ни дней, ни ночей, но мы продолжаем отсчитывать время по земному исчислению), и это поддерживает в нас надежду. Нас не пугает даже тот факт, что ситуация на Земле ухудшается с каждым мгновением. Уже когда мы прибыли на Данте-3, дела были плохи, а теперь еще хуже. И тем не менее мы хотим вернуться — пусть другие займут наше место, и пусть они борются за спасение рода человеческого. С нас хватит.

У меня все более или менее прилично. Физически я чувствую себя хорошо, особенно для моего возраста. Мне не советовали отправляться на «тройку», но я настояла, а поскольку мой покойный муж был зачинателем проекта Врат, никто не осмелился мне запретить. Я не жалею о своем решении, несмотря ни на что. Мое душевное состояние куда лучше, чем у остальных, поскольку, будучи лингвистом, я никогда еще не спускалась в Бездну и чаще всех из нашей группы остаюсь одна на станции. Тогда у меня появляется немного времени для себя, и это помогает сохранить равновесие.

Начо Йенг спокоен, что кажется почти неестественным, когда все вокруг кричат. Он постарел в последние дни, а стоит мне заглянуть в его глаза, как я вижу огромную боль и еще большую усталость. Несмотря на это, он все еще в состоянии поделиться с другими своим теплом. Само его присутствие действует на нас успокаивающе. Начо даже не приходится что-либо говорить. И почему я не встретила этого человека тридцать лет назад?

Моана Мерида тоже неплохо держится. Она беспристрастна и безгранично верит в науку…»

София замолчала, не вполне уверенная, стоит ли продолжать. Это был не официальный отчет, лишь личный дневник, но вполне возможно, что когда-нибудь она решится его опубликовать. «Ладно, в крайнем случае сотру неудобные фрагменты», — подумала она.