«Если», 2012 № 11

Конечно, британский рыцарь вдохновлялся работами своих французских коллег. Однако в текстах галльских авторов легендарная основа проявлена слабее и выступает легким антуражем к сюжетным перипетиям. Появление цикла романов о короле Артуре и рыцарях Круглого стола знаменовало возрождение развлекательной литературы. Ведь кто бы что ни говорил, а художественная литература существует для развлечения не только читателей, но и авторов.

Был ли Мелори романтиком? Да ведь только романтик способен перейти от эгоцентризма к высокой экзальтации, за которой начинается созидание.

Шли годы, светская проза насыщалась сюжетами, черпая новые темы из всех доступных источников. Ветвились направления и стили, усложнялся язык. Формировалась порода. Мифологическая основа продолжала исправно служить авторам. Появились и те, кто использовал в качестве источника романы доблестного рыцаря. Тень легенды сама породила множество отражений. И мало кто помнил уже Гальфрида Монмутского и других священнослужителей, которые так усердно придавали языческой легенде облик христианской притчи.

Формирование неантичных классических текстов на литературном пространстве Европы шло последовательно, от простого к сложному. Минула всего сотня лет, и тонкие ценители, познавшие произведения еще одного уроженца графства Йоркшир — Уильяма Шекспира, свысока говорили о первых рыцарских романах как наивных, неумелых попытках написания изящной прозы. Между тем Шекспир черпал вдохновение из того же источника, удачно компилируя античную основу и позднейшую мифологическую традицию. Любил ли Шекспир рыцарские романы? Неведомо. Вдохновлялся ли ими? Вне всякого сомнения. Вместе с тем ему было тесновато в рамках традиции, демонстрирующей рыцарей без страха и упрека. И Гамлет, и Макбет, и Лир предстают перед зрителями и читателями людьми, обуреваемыми человеческими страстями. Традиционный образ эволюционирует, но продолжает влиять на творчество драматурга.

Отбрасывает тень.

«И ворон крикнул: nevemore…»

Расцвет романтизма стимулировал развитие литературы небывалого. Это проявлялось и в эпоху Возрождения, и позднее, когда светская проза укрепила свои позиции и стала отражением общественной жизни. Мрачноватое здание готической литературы бестрепетно ассимилировало и наивный рыцарский роман, и древний европейский эпос, и позднейшие сюжеты. Из стрельчатых аркад, из-под карнизов с горгульями выбралась и расправила кожистые крылья новая традиция. На этой почве взросли писатели, задавшие темп дальнейшему развитию жанра. Мери Шелли, Брем Стокер, Герман Меллвил, Артур Конан Дойл, Роберт Стивенсон, Густав Майринк — неполный список авторов, утвердивших фантастическую прозу как самостоятельный жанр.

Одним из первых почувствовал новый культурный «запрос» американский литератор Эдгар Алан По. Литературоведы часто ставят его особняком от других авторов, называя пионером декадентской и символической литературы, писателем, способствовавшим развитию научной фантастики. Может быть, дело в том, что По показал романтизм менее воздушным, максимально приближая тень к реальности?

К началу XX века тень предыдущих текстов стала столь плотной, что к ней неизбежно апеллировали практически все литераторы: от авторов любовных романов до последователей нового направления — фэнтези. Произведения Дж. Р.Р.Толкина и его коллег показали, что умелая компиляция древних мифов может дать блистательные результаты.

Иная ситуация сложилась в цехе научных фантастов. Вдохновленные бурным техническим прогрессом певцы стальных машин и космических путешествий с упоением принялись растрачивать запас идей и сюжетов. Не прошло и сотни лет, как два основных течения в фантастике сформировали свои пулы базовых текстов, о которых можно говорить как о классике жанра.

Да и дитя Второй мировой войны — постмодернизм возник как стремление собрать из разбитого чудовищным конфликтом социокультурного здания нечто новое и самобытное. Это удалось лишь отчасти. Очевидным стал растущий дефицит свежих идей и новых сюжетов. Тень прошлого накрыла большую литературу.

«Что в имени тебе моем?»

К началу третьего тысячелетия фантастика постепенно насытилась хмельным привкусом постмодерна. Еще вспыхивали сверхновыми неинфицированные тексты, но процесс диалога с классиками все больше затягивал авторов. Этому способствовало повальное увлечение мистицизмом, свойственное рубежным годам перехода из девяностых в нулевые.

Спиритические сеансы на литературном фронте привели к возникновению и распространению явления, которое одни именуют художественной интерпретацией, а другие попросту фанфиком.