«Если», 2015 № 04

Несмотря на все наши достижения, мы объяснили предназначение лишь еще около пяти процентов таинственной ДНК. Даже с учетом методов регенерации органов, утерянных в триасовом периоде, остается еще один слой загадочной химии. Огромные участки генетического кода с неизвестным предназначением, и при этом явно старше каких-то ста миллионов лет!

Да, сейчас уже совершенно ясно, что основная часть этой ДНК каким-то образом связана с регенерацией органов, но как именно, я до сих пор не могу понять.

И это меня бесит! Я составлял схемы генетических кодов, каталогизируя и делая вставки для большинства наиболее вероятных недостающих участков. Без этих утраченных переключателей дремлющие гены зачахли, не используемые тысячелетиями. До сих пор я осмеливался экспериментировать с этими переключателями по одному, в чашках Петри, и почти никогда на животных, крупнее мыши. И никогда всеми сразу. Пока у меня не было теории, объясняющей, для чего они нужны.

Сейчас такая теория у меня появилась. И я уверен, что она хороша! Болтовня Беверли о фазах жизни заставила меня понять, в какую даль времен на самом деле ведет этот новый уровень кодов.

Экстраполируйте скорости утраты генов, и по измерению генетического дрейфа во времени станет ясно: возраст этого второго уровня таинственных генов никак не сто миллионов лет…

…а почти триста миллионов лет! Они родом из начала Пермского периода, когда амфибий отодвинули в сторону предки рептилий, птиц, динозавров и млекопитающих. И все они отказались от многостадийного образа жизни. Пропустили фазы личинки и куколки, чтобы прожить всю жизнь взрослыми.

Это поразительно. Но может ли этот второй уровень спящей ДНК действительно уходить в прошлое настолько далеко?

Похоже на то! Отсюда вытекает следующий вопрос. Если отложить в сторону регуляторные гены, и те, что достались нам от вирусов, и обнаруженные нами с Беверли гены, отвечающие за регенерацию органов…

…то может ли оставшаяся ДНК быть настолько древней? И программировать инструкции, которыми пользовались наши предшественники тогда, когда предки млекопитающих еще проходили через личиночную стадию?

А если да, то как выглядело «личиночное млекопитающее»?

Мое лучшее предположение? Взгляните на лягушку! Амфибии — ближайшие к нам существа, все еще проходящие через метаморфоз. Головастик-личинка живет своей жизнью в воде, затем превращается в лягушку. Но есть лягушки и жабы, которые отказались от первой, водной, фазы и проходят трансформацию, как и мы, — внутри эмбриона.

И взгляните на эмбрион человека, у которого на ранней стадии развития есть жабры и хвост! Это называется «рекапитуляция филогенеза» — прохождение в утробе промежуточных стадий развития. Но что, если рекапитулируются не фазы развития, а наше базовое личиночное состояние?

Поразительно. Тогда все сходится! Я уже несколько недель назад подготовил ретровирусы с кодонами[18] замещения, но не пускал их в ход, потому что не было общей картины, логики. Но теперь я ее увидел!

Я подготовил дюжину установок для закукливания. Попросил наших старшекурсников Патрика Хауса и Дороти Агеллес подготовить по крысе для каждой. Инъекции я буду делать сам. Возможно, понадобится сотня подборов и повторов, но все они будут тщательно записаны.

От возбуждения меня охватил какой-то дерзкий азарт. Может, это побочный эффект моего недавнего лечения? Моих обновленных суставов и сухожилий? Или мне вскружило голову то впечатление, которое мое жонглирование произвело на молодежь в телестудии? Ха!

Или же причина в открывшейся передо мной научной перспективе? В том, что я стою на пороге какого-то фантастического открытия?

Возможно, истинного источника молодости.

Толстый — значит, много ешь,
Многоногий — быстро скачешь,
Сытый — хочешь повисеть
На ветке — лениво качаясь,
Чтобы сами собой — как в сказке,
Потянулись ниточки — отовсюду-отовсюду.
Такова природа — не надо с ней спорить,
Такова природа — природе видней.
Укутайся — чем не одеяло,
И спи, чтобы проснуться — самим собой.

Лабораторный журнал: Джордж Стимсон,

12 октября 2030 г.

Я снова видел тот сон, еще ярче, чем прежде, — я чем-то туго обмотан и нахожусь в каком-то темном замкнутом пространстве. И тону. Но лишь часть моего сознания охвачена страхом. Незначительная часть, на которую можно не обращать внимания. Потому что ее затмевает и уравновешивает растущее нетерпение.

Все более четкое желание вернуться в утробу. В новую утробу.

Я просыпаюсь в липком поту. Его пленку приходится отскребать, и кожа потом становится нежной, как у младенца. Мягкой.

На этот раз я уступаю подозрениям и, придя в лабораторию, делаю кое-какие анализы крови.

Он во мне.