«Если», 2016 № 01

Он только не понимает, почему Зенна медлит. Почему не поставит точку, чтобы операция была полностью завершена? Зачем она берет его под руку и влечет мимо ожидающего такси на проспект, где курортная пустота только-только начинает заполняться прохожими? А Зенна останавливается возле стеклянной часовой башенки, стрелки которой, перемещаясь, издают легкий звон, разворачивает его в сторону площади и напряженным голосом говорит:

— Смотри!

— Куда? Чего? — по-прежнему не понимает Квотер.

— Вокруг себя посмотри: большинство этих людей умрет. Трафик будет забит, они не смогут уйти.

— Ну и что?

— Тебя это не волнует?

— Это же лиганцы, — недоуменно говорит Квотер.

— А лиганцы — не люди?

— Лиганцы — это лиганцы.

Он не понимает, чего она хочет. Зенна же несколько долгих секунд напряженно всматривается ему в глаза, а потом встряхивает головой, так что разлетаются волосы.

— Ладно. Тогда — всё!

Она снимает с лацкана свой значок, активирует его, быстро сжимая ребра (код «четыре — четыре — один»), и слегка подбрасывает с ладони. Значок как пушинка взлетает и взрывается в воздухе, рассыпая веер почти невидимых искр. То есть начинается инфильтрация. Вирус неощутимой волной движется внутрь операционной системы. А Зенна неожиданно притягивает к себе Квотера, обхватывает его, прижимается так, что кажется — ближе уже нельзя, трется щекой о щеку, носом о нос и целует, целует, как не целовала даже в тот странный вечер, когда явилась к нему и сказала, что они должны победить. Собственно, в тот вечер они вообще ни разу по-настоящему не поцеловались.

Правда, в первый момент он чуть было не отталкивает ее. На ней — синяя чужая одежда, и воюет Зенна, как выяснилось, за жестокий и коварный «Лиган». Она предала их всех. Она предала Тапая и Мику. Она предала Аннет. Она предала господина Пака и госпожу Зорану. Она предала Квотера. Она предала самое себя. Она совершила то, чему прощения нет. И все же он не отталкивает ее. Жар, который он всегда чувствовал в ней, разгорается и неудержимо перетекает в него. Он теперь тоже — будто из живого огня. Плавится ненависть. Распадается жесткий внутренний механизм. У Квотера ощущение, что они с Зенной стали чем-то единым, чем-то большим, нежели каждый из них был по отдельности. Он никогда такого не испытывал. И, становясь этим большим, стремительно растворяясь в нем, он теперь готов был рассказать ей все: и про инструкции господина Кломека, и про то, как его благословил лично господин Пак, и о том, как он, Квотер, подменил ей значок, и о том, что активировала она вовсе не «куклу», а настоящий боевой вирус класса «Армагеддон». Слова распирают его, он уже начинает рассказывать, он захлебывается, от избытка эмоций ему трудно дышать, но тут Зенна прикрывает ему рот ладонью: «Потом, потом…», а затем как ребенка гладит горячими пальцами по щеке: «Эх ты, Буратино… Обтесали тебя…»

И вдруг, взяв его под руку, холодно и безжалостно улыбается:

— Идем, идем…

— Куда?

— Увидишь. Так ты идешь или нет?

— Иду, — говорит Квотер.

Ему уже безразлично — куда.

Только бы — с Зенной. Только бы — вместе с ней.

Они делают шаг.

И в это мгновение чудовищный, будто из пасти дракона, невыносимый для слуха рев сигнальных сирен обрушивается на них.

* * *

Я отчетливо помню день, когда Зенна появилась у нас. Этот день был особенный: вместо утренних тренировок мы в Зале Славы прощались с Аннет. Заиграл приглушенный до скорби, могучий гимн «Джер». Опустилось на треть стены золотое с багровыми пятиконечными звездами наше великолепное знамя. Господин Пак погасил, коснувшись ладонью, фотографию Пиццероса, а затем, сделав три шага влево, включил фото Аннет, ставшее теперь первым в ряду.