«Если», 2017 № 01

Весть о поимке Соловья бежала впереди него. Таганская пересылка изнутри жила своим уставом. В переполненной холодной яблоку было негде упасть, но Рахмету со всем почтением выделили местечко наверху. Он упал на неструганые доски и закрыл глаза.

Духота и запах сотен немытых тел заставили его окончательно поверить — попался! Обещание вернуться, данное Феодоре, не было пустословием, однако предстояло потрудиться, чтобы выбраться с пересылки или сбежать во время перевозки.

Лучшие места в холодной занимали признанные воры из листвяных и древляных, да коренные, сплошь налетчики да убивцы. Преступников теневого рода здесь не водилось — по княжьему повелению их уже давно содержали в своих, отдельных острогах.

Ближе к выдолбленной в углу вонючей выгребной яме жались древляные, что проходили не по блатному, а по кудесному делу. Мальчишки, вышедшие на Лубянскую площадь со своими нелепыми призывами, глупыми мечтами о равенстве между родами. Кудесный приказ вязал их пучками, но доброхотов не переводилось — тем более что накануне празднования пятисотлетия княжеского дома власть старалась держаться помягче и крикунам грозила от силы дюжина плетей. Блатные кудесных не жаловали, и молодняк жался в углу испуганным стадом.

Рахмет с любопытством прислушался к разговору, затянутому одним из коренных с доверчивым кудесным — худым черноглазым пареньком. Тот и заговорить не успел, как сразу выболтал коренному свое имя.

Охрана по одному выкликала кудесных. Мальчишки уходили и больше не возвращались — по порции горячих на спину, и домой, к мамкам-папкам, а те небось и сами добавят.

Козява — так коренной представился незадачливому кудесному — добродушно предложил мальчишке попить из своей плошки. Тот заколебался, но согласился, опасаясь оскорбить отказом.

Рахмет приоткрыл глаза — и успел заметить, как одним движением пальцев Козява выковырнул из-под ногтя невидимое глазу зернышко и уронил его в плошку. Беспечный паренек сделал несколько больших глотков — в холодной и впрямь было жарко, а от страха и у матерых волков горло сохнет. Рахмет только вздохнул, да и повернулся на другой бок.

К его лежанке протиснулся какой-то листвяной. По суетливым повадкам легко было догадаться, что он в услужении.

— Соловей, тебе Кабан велел передать…

Ну, точно!

Поспевала воровато оглянулся и приблизил к Рахметову уху тонкие, змеюками гнущиеся губы.

— Через час стража сменится, а у нас там человечек. Выведет, будто на допрос, а на дворе отпустит. Там водовозы поутру толкутся, в пустой бочке внешнюю охрану проедешь, и — здравствуй, Пресня, я вернулся!

— Ты что ж, — Рахмет отстранился и пристально посмотрел поспевале в глаза, — свободой торгуешь?

— Зачем обижаешь, напраслину возводишь, — затараторил тот, за словесами пряча боязнь, — мы ж со всем почтением-уважением, не дело это — Соловью в клетке сидеть! Сорок гривень занесешь Мирохвату-шапошнику на Хитров, там любой подскажет. А Кабан на полгода к тебе в долю войдет. Не думай плохого, не нахлебником — и бойцов даст, и пару пулеметов! Большие дела сможешь крутить!

Рахмет покосился туда, где, привалившись к стенке, на верхней лежанке отдыхал толстобрюхий бородатый листвяной. Тот медленно и едва заметно кивнул в ответ: не боись, дело стоящее!

— Что ж твой Кабан сам тут сидит, коли стража прикормленная?

— Уважаемому вору и в остроге чертог, — льстиво улыбнулся поспевала. — Да и не влезет Кабан — в бочку-то!

Гнусно захихикав, тонкогубый начал пробираться назад, переступая через лежащих вповалку пересыльных.

— Надумаешь — только мигни, — сказал он напоследок.

А паренька-древляного уже почти сморило. Быстро действует маков цвет, хороши снадобья у коренных. Шатаясь, наступая на лежащих, никого уже не боясь, он бродил по холодной, то мыча, то заливаясь неудержимым смехом. Козява смотрел на него, почти по-отечески — хотя и возраста они были одного, и стати, и масти.

Древляного закачало, он сделал несколько широких пьяных шагов и ухватился за лежанку Рахмета, цепляя ладонями занозы.

Рахмет развернулся к нему, хотел оттолкнуть, но паренек вдруг заговорил громким шепотом, прерывисто и страстно:

— Сбереги, умоляю, сбереги!.. Ты древляной, я древляной, важнее нету… Чую, силы тают! Потеряю — не прощу себе!.. Сбереги!..

Что-то маленькое и твердое, размером с лесной орех, оказалось у Рахмета в горсти. У паренька совсем подкосились ноги, он споткнулся о скрючившегося на каменном полу бродяжку и рухнул через него спиной вперед. Козява и его соватажники загоготали.

— Алим Юсупов! — гаркнул стражник. — На выход!

Козява глумливо ощерился:

— Иду, господин охранник!

Цыкнул на зароптавших кудесных, и те поникли как трава. Вихляющей походкой коренной вышел из холодной, напоследок махнув остающимся — счастливо, мол, оставаться!

А настоящий Алим Юсупов без чувств лежал в углу. Проснется — узнает свое новое имя, да и отправится с ворами лес валить или уголь рубить, разбираться никто не станет. Дело обычное — каждому своя доля.