Если б мы не любили так нежно

Новый год отпраздновали на славу, хотя пресвитерианская церковь не признавала никаких праздников, кроме воскресенья. Сыны Нижней равнинной Шотландии пели песни на шотландском наречии, ирландцы — на кельтском языке, а гайлендеры тянули свои гэльские оссиановские баллады. По просьбе Джорджа спели они и балладу о Друстане, которая вдохновила почти пять столетий тому назад Томаса Лермонта Рифмотворца на создание «Тристана и Изольды». И, разумеется, блеснули волынщики, во всю мочь дувшие в свои голосистые инструменты, словно стараясь перекричать шумиху битвы. Под дикую, исступленную, мощную музыку волынок гэлы танцевали свои флинги и рилы. Московиты на улице, услышав несусветные визги, крестились, плевались и спешили убраться подальше от бритомордых басурманов.

Не прошло и года в Москве, как Лермонт пролил первую кровь за Царя-батюшку Михаила свет Федоровича. На Москву с юга напали ногайские татары во главе с князем Иштереком, и вострая стрела из круторогого лука впилась Джорджу в щеку, выбив коренной зуб. В бою Лермонт, выдернув стрелу и выплевывая кровь, сразил какого-то мурзу и взял у него Коран и двугорбого верблюда. Верблюд харкнул ему в глаз и он отдал его в Кремлевский зверинец, основанный еще Иваном Грозным и населенный львами и пардами (барсами), а Коран оставил у себя, хотя не понимал в нем ни бельмеса.

В 1615 году на Московию двинулся еще более наглый и на весь свет знаменитый свейский (шведский) король Густав II Адольф, которого современники, а впоследствии и Клаузевиц, сравнивали с Александром Македонским и Цезарем. У него была небольшая, но мощная армия, построенная по последнему слову военного искусства.

Лермонт оборонял от этого великого полководца осажденный свеями Псков под началом доблестного сподвижника князя Пожарского и Минина боярина Василия Петровича Морозова. Свейский король желал во что бы то ни стало присоединить вольнолюбивый и богатый Великий Новгород к своему царству и заодно посадить на московский престол своего сына королевича Филиппа, коему уже заставил присягнуть новгородцев. Война русских со свеями шла под предводительством князя Дмитрия Трубецкого из рук вон плохо.

То ли нечаянно, то ли нарочно Москва послала против свеев-протестантов их единоверцев — шкотов, немцев, голландцев, англиян, ставших московскими рейтарами. Никому, само собой, убивать не хотелось. Настроение было прескверное. А Лермонт скоро убедился, что он со своими рыцарственными понятиями, врожденным благородством и пылким воображением переживает эти возникшие на службе трудности гораздо острее своих сотоварищей. Но ведь он целовал крест на верную службу русскому Царю!.. Терзаниям не было конца…

На второй год в Московии Джордж Лермонт мог уже — немалый успех! — без запинки, хотя и с сильным шотландским акцентом, произнести все «титло» (сиречь титул) Ивана Грозного и его преемников: «Великий Государь Михаил Федорович, Божию милостью Царь и Государь всея Руси и Великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский,[56] Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий князь Новагорода Низовской земли, и Черниговский, и Рязанский, и Волоцкий, и Ржевский, и Бельский, и Ростовский, и Ярославский, и Белозерский, и Удорский, и Обдорский, и Кондинский, и иных».

Лермонта поразило, что в это гордое титло московские Цари включили и маленькую, заброшенную в лесах и болотах крепость Бельскую.

Он уже знал, что на Руси первым стал нанимать множество иноземцев Иван Грозный.[57]

Не только своих крепостных, но и иноземцев Цари считали своей собственностью. Издревле карали они смертью тех, кто пытался бежать на Запад. Князь Курбский был для Иоанна Грозного исчадием ада. И даже мудрый Борис Годунов издал закон, сулящий смерть тому, кто дерзнет бежать «в иные земли, в Литву, Германию, Испанию, Францию или Англию», а значит, и в Шотландию. Это касалось не только россиян, но и все воинство.

Разве могла утешить Джорджа Лермонта мысль, что он, потомок норманнов-варягов попал в плен народа, которым много столетий правили именно варяжские князья! Нет слаще слова, нежели Свобода!

Он знал, что расстрига Отрепьев, выдав себя за царевича Дмитрия, невинно убиенного в Угличе по повелению Царя Бориса Годунова 12 июня 1604 года, отдал воеводе Сандомирскому Юрию Мнишеку в наследственное владение княжества Смоленское и Северское. За ним стояли и стоят не только Король Польский и его сын Владислав, но и нунций Папы римского.

Одним из первых признал Лжедмитрия брат Шереметева Петр.

В апреле 1615 года Московский рейтарский полк послал четыре шквадрона, включая шквадроп Дугласа, за реку Яузу «по крымским вестям» — ожидался очередной «приход крымских и ногайских людей» — крымских татар во главе с бахчисарайским ханом, сатрапом турецкого султана, и его союзников — ногайцев.