Если бы я была королевой… Дневник

Софи все играет, время от времени звуки долетают до меня и проникают в душу. Завтра у Софи день рождения, уроки учить не надо. О Господи, дай мне герцога Гамильтона![10] Я буду его любить, я подарю ему счастье и сама буду счастлива и буду помогать бедным. Грешно думать, будто добрыми делами можно купить милость Божью, но я не умею объяснить, что я хочу сказать. <…>

Я люблю герцога Гамильтона и не могу рассказать ему о своей любви, а если и рассказала бы, он бы не обратил внимания. <…> Пока он был здесь, мне хотелось выйти из дому, нарядиться, это имело смысл, а теперь!.. Я выходила на террасу и ждала, авось увижу его издали, хоть на секунду. Господи, исцели мою муку; горячее я уже не умею молиться, услышь мою молитву! Твоя милость бесконечна, Ты такой милосердный, Ты столько для меня сделал! Не видеть его на прогулках для меня мука. Его лицо было таким утонченным среди всех пошлых лиц в этой Ницце.

<…>

Воскресенье, 9 марта 1873 года

В половине третьего мы с Диной и м-ль Колиньон[11] пошли к г-же Ховард, которая вчера пригласила нас провести воскресенье с ее детьми. Мы уже собирались домой, но тут она вернулась и сказала, что была у мамы и нам разрешено остаться до вечера. Мы остались, после обеда перешли в большую гостиную, там было темно, и девочки принялись умолять, чтобы я спела, они даже на колени стали, и малыши тоже; мы ужасно смеялись; я спела «Санта Лючия», «Солнце взошло» и несколько рулад. Они все пришли в такой восторг, что накинулись на меня с ужасными поцелуями, право, ужасными. <…>

Если бы я могла с таким же успехом выступать перед публикой – сегодня же пошла бы на сцену. Как сильно это волнует – когда тобою восхищаются, причем не за то, как ты одета, не за пустяки какие-нибудь! Нет, правда, восторги этих детей совсем вскружили мне голову. Что же будет, если мною начнут восхищаться другие? <…>

Я создана для триумфов и волнений; значит, самое лучшее для меня – это стать певицей. Если Всевышнему будет угодно сохранить, укрепить и развить мой голос – я смогу испытать триумф, которого так жажду. Тогда я и порадуюсь своей известности, славе, всеобщему восхищению; тогда, быть может, я завоюю человека, которого люблю. У меня мало надежды, что он полюбит меня, если все останется как есть: он обо мне понятия не имеет.

Но когда он увидит меня в ореоле славы и триумфа!.. Мужчины честолюбивы…

А меня ведь станут принимать в свете: я не из табачной лавки, не с грязной улочки выбьюсь в люди. Я дворянка, мне не нужно трудиться, средства позволяют мне прожить и без того, значит тем легче мне будет прославиться и тем больше для меня в этом чести.

Жизнь моя будет прекрасна. Как я мечтаю о славе, об известности и чтобы все меня знали!

Выходить на сцену и видеть тысячи людей, которые с замиранием сердца ждут, когда я запою. Видеть их и знать, что одна-единственная нота, которую я возьму, повергнет их всех к моим ногам. Смотреть на них гордым взором (я все могу!) – вот о чем я мечтаю, вот моя жизнь, вот мое счастье, вот все, чего я хочу. И когда я буду всем этим окружена, герцог Гамильтон придет наравне с другими и падет к моим ногам, но я приму его не так, как других. Любимый… <…> мое великолепие тебя ослепит, и ты меня полюбишь; ты увидишь, каким триумфом я буду окружена, да и то сказать, только такая женщина и достойна тебя, какою я надеюсь стать. Я не уродина, я даже хорошенькая, да, пожалуй, хорошенькая. У меня прекрасная фигура, прямо как у статуи, и волосы недурные, кокетничать умею неплохо – знаю, как вести себя с мужчинами. <…>

Я порядочная девушка, я никогда не поцелую никого, кроме мужа, и горжусь тем, чем не каждая девочка двенадцати-четырнадцати лет может похвастать: я ни разу ни с кем не обнималась. И вот окажется, что женщина, которую он увидит на вершине славы, любит его верной любовью с самого детства, что она целомудренна и порядочна, – это его удивит, он любой ценой захочет меня добиться, и он женится на мне из одной гордости. Но что это я? Разве не может быть, что он меня полюбит? Ну что ж, с Божьей помощью… Бог надоумит меня, как завоевать того, кого я люблю. Благодарю, Господи, благодарю Тебя! <…>

Пятница, 16 апреля 1873 года

<…> Сегодня на прогулке, на мосту, мы остановились поболтать с г-ном Аничковым[12], как вдруг я вижу наемную карету, а в ней молодого человека, высокого, стройного, черноволосого; я посмотрела, и мне показалось, что я кое-кого узнаю, – и в самом деле, это лорд Гамильтон. От удивления я вскрикнула: «О, Карлос Гамильтон!» Меня стали спрашивать, что случилось, а я ответила, что м-ль Колиньон наступила мне на ногу.

Он совсем не похож на брата, а все-таки я рада, что его повидала. Ах, познакомиться хотя бы с ним, а там уж через него и с герцогом!