Если бы я была королевой… Дневник

У другой на моем месте нашлась бы, возможно, надежная поддержка, которая позволила бы ей трудиться и в Риме, и где угодно; или ей бы представилась удачная партия. А у меня ничего.

<…>

Я не жалею, что жила как хотела, странно было бы об этом жалеть, ведь я прекрасно знаю, что ничьи советы не приносят мне пользы. Я верю только в то, что испытала сама. <…>

Понедельник, 10 сентября 1877 года

Как мой дневник мало на меня похож! Это не я пишу. Употребляю несвойственные мне выражения, слишком нарочито строю фразы. На самом деле я ведь очень простая. <…>

Вторник, 18 сентября 1877 года

<…> В Париже жду возможности уехать в Рим. Ненавижу себя. Они лишают меня веры в себя, мои планы учиться вызывают у них неприязнь.

<…>

– Зачем тебе учиться, что это за выдумки? Ты прекрасно рисуешь. Тебе замуж надо.

<…>

Пятница, 21 сентября 1877 года

Глубокое отвращение к себе самой. Ненавижу все, что сделала, сказала и написала. Я себе противна, потому что не оправдала ни одной из своих надежд. Я сама себя обманула. Я глупа, мне недостает такта и всегда его недоставало. Укажите хоть одно мое разумное слово или осмысленный поступок. Ничего, кроме глупостей. Воображала себя особой возвышенного ума, а сама попросту нелепа. Воображала себя отважной, а сама всего боюсь. Воображала, будто у меня талант, и не знаю, на что его употребила. И ко всему еще претензии на то, что писания мои очень милы! <…>

Быть может, то, что я сейчас говорила, покажется вам признаком ума; и впрямь похоже на то, но на самом деле никакой это не ум. Просто я наловчилась верно судить о себе самой, и это позволяет предположить во мне скромность и кучу других достоинств. Ненавижу себя! <…>

Суббота, 22 сентября 1877 года

Не знаю, как это получилось, но мне, кажется, хочется остаться в Париже. Мне кажется, что для начала мне пошел бы на пользу год в Академии Жюлиана[78]. <…>

Воскресенье, 23 сентября 1877 года

<…>

Фовель говорит, что я вылечилась. Но я, даже и не пробуя петь, знаю, что голос еще слаб.

<…>

Вторник, 2 октября 1877 года

Сегодня переезжаем на Елисейские Поля, дом 71. Несмотря на суету с переездом, успела наведаться в ателье Жюлиана – единственную серьезную мастерскую для женщин. Там работают ежедневно с восьми часов до полудня и с часу до пяти. Когда Жюлиан ввел меня в зал, там позировал обнаженный натурщик.

Встретили Торлонью раз десять… <…> Этот благовоспитанный юноша стал любезнее. Влияние Парижа. Если бы он так держался в Риме, я бы вообразила, что он в меня влюблен. Светские люди все более или менее утонченные, любезные, благожелательные, но этот великолепный Торнёль[79] обладает совершенно исключительной утонченностью и любезностью… <…>

<…>

Среда, 3 октября 1877 года

<…> Едем в Булонский лес; подбираю пять дубовых листков и еду к Дусе́[80], который в полчаса делает мне прелестную синюю ладанку. Но чего мне пожелать? У меня столько желаний. Сделаться миллионершей? Чтобы ко мне вернулся голос? Под мужским именем получить Римскую премию?[81] Выйти замуж за Наполеона IV?[82] Попасть в высший свет? <…>

Выбираю то, что может произойти поскорее… Хотя Римская премия меня соблазняет больше всего на свете…

Но когда исполнится первое, можно будет опять загадать.

Хорошо, хочу, чтобы скорее вернулся голос. <…>

Четверг, 4 октября 1877 года

Когда рисуешь с восьми до полудня и с часу до пяти, день проходит быстро. Одна дорога съедает почти полтора часа, а я еще сегодня немного опоздала, так что работала не больше шести часов. Как подумаю, что потеряла годы, целые годы! Ярость такая, что хочется все послать к черту… Но этим только хуже сделаешь. Ладно, жалкое, мерзкое существо, будь довольна уже и тем, что наконец начала работать! А ведь могла начать в тринадцать лет! Пять лет!

Я бы писала уже исторические картины, если бы начала пять лет назад. То, что я знаю, только вредит мне. Всему надо переучиваться.

Два раза пришлось приниматься за голову анфас, прежде чем вышло удовлетворительно. Зато обнаженная натура получилась сама собой, Жюлиан не поправил ни одной линии. Когда я приехала, его не было, и одна из учениц показала мне, как приниматься за дело; я никогда не видела обнаженной натуры.

До сих пор все, что я делала, был сплошной самообман. <…>

Наконец-то я работаю вместе с художниками, настоящими художниками, которые выставлялись в Салоне, у которых покупают картины, которым заказывают портреты, а иные из них даже дают уроки.

Жюлиан доволен моим дебютом. «К концу зимы вы будете писать превосходные портреты», – сказал он.

Говорит, что его ученицы подчас нимало не уступают его ученикам-мужчинам. Я бы работала с этими последними, но они курят, да, впрочем, и разницы никакой нет. Разница была раньше, когда женщинам давали только одетых натурщиков, но с тех пор, как они пишут обнаженную натуру, обучение совершенно одинаковое.