Если бы я была королевой… Дневник

<…> Я счастлива, когда могу гулять одна. Волны неописуемо красивы. Перед концертом Патти я пошла их послушать. Накрапывал дождик, воздух был мягкий и свежий. Насыщенная синева неба и моря радует глаза. Я до того догулялась, что не заметила, что море смыло кусок мостков, и упала в воду, там был метр или два глубины. <…>

Понедельник, 3 марта 1879 года

Уезжала вчера в полдень, погода стояла великолепная, и я чуть не заплакала настоящими слезами, покидая этот прелестный и несравненный край. Из моего окна видны сад, Английский бульвар, парижские щеголи и щеголихи. Из коридора я видела Французскую улицу, с ее ветхими итальянскими домишками, переулочками с такой живописной светотенью. И все-то меня здесь знают! Иду и слышу то и дело: «Это мадемуазель Мари». <…> В свое время я здесь настрадалась из-за людей, а вот улицы и дома я люблю. Что ни говори, а это мои места. Но надо мною тяготеет рок – уезжать отовсюду. Мне теперь хотелось бы уехать из Парижа, в голове у меня сумятица, чувствую себя какой-то потерянной. Ничего больше не жду, ни на что не надеюсь. Я отчаялась, смирилась с судьбой. Все думаю, думаю, ищу выхода и, ничего не находя, испускаю вздохи, от которых делается еще тошнее. Ну а что бы вы делали на моем месте?

Ни проблеска! И потом… это звучит некрасиво и неприятно, но молодость моя прошла – та молодость, когда девушке положено танцевать и веселиться. Мне двадцать лет. С восемнадцати до двадцати – два года. И ужас в том, что каждый вечер я возвращаюсь к этой тетради и каждый вечер никаких перемен, только еще один день прошел. И вот, чтобы удержать слезы, я делаю глубокий вдох, как актрисы, изображающие великое волнение, и все это бессмысленно и сплошная тоска. <…>

Среда, 5 марта 1879 года

<…>

С завтрашнего дня принимаюсь за работу. Даю себе еще год. Этот год буду работать еще усердней, чем прежде. Что толку отчаиваться? Да, но так говорят обычно те, кто уже начал исцеляться, а вот пока отчаяние еще тебя не отпускает… <…> Что ж, мой ангел, отчаяние никакой пользы не принесет, и, раз уж все равно ничего не поделаешь, надо работать. Разочароваться я всегда успею. Раз уж приходится, в надежде на перемену участи, влачить эту жизнь, заполним ее чем-нибудь.

Я не могу придумать, как от нее избавиться, а значит, не все ли равно – читать или рисовать? Пожалуй, такие рассуждения звучат странно для человека, который уговаривает себя приняться за работу, не так ли? Я даже не могу сказать «тем хуже»! Беда в том, что я боюсь, как бы не пришлось потом себя ругать: «Если бы, вместо того чтобы остаться в мастерской, ты подумала о себе, то, может быть, выход бы нашелся»…

Да мало ли что может быть! Вероятно, что-то можно сделать, да я не знаю что. Видите ли, как это ни мучительно, но я все время возвращаюсь к мысли, как бы привезти сюда Башкирцева… Да, как же! Знаете, чем он занимается? Обновляет дом к нашему приезду. Нет уж, спасибо! Я там была, с меня довольно. Маменьки мои ни на что не годны, а я, хоть это с моей стороны и низость, не в силах их понукать, да и потом, это бы ни к чему не привело. <…> Выход обычно находится, когда перестаешь искать. Как бы то ни было, живопись мне не повредит. Беда, что мне ни в чем не помогают – наоборот… Ну давай, давай, мой ангел, ищи себе оправданий, чтобы скрыть собственную глупость! Меня смущают истории такого рода: «И тогда она, с теткой, или с дочерью, или с матерью, принялась то и другое, и в конце концов их все стали принимать и тому подобное». Романы! Сказки! Ох, вы только подумайте! Пишу, думаю, изобретаю, мечтаю! А остановлюсь – и все то же безмолвие, все то же одиночество, все та же комната. Неподвижность мебели – словно вызов мне, словно издевка! Я здесь борюсь, окруженная всем этим кошмаром, – а другие в это время живут!!!

Слава? Какого черта! Выйду-ка я замуж за кого попало и стану жить, как все люди… К чему оттягивать эту развязку? Чего я жду? Г-жа Гавини[132] в две недели выдаст меня замуж за виконта или маркиза с рентой в шесть тысяч, который введет меня в любое общество. Стоит отказаться от живописи – и путь открыт. Тогда… надо ехать в Италию и там выйти замуж. Не в России же: если купить себе русского мужа, это будет ужас. Впрочем, в России мне выйти замуж было бы легко, особенно в провинции, но я не настолько глупа! В Петербурге? Что ж, захоти отец, он бы мог, наверное, устроить, чтобы мы провели зиму в Петербурге. <…>

Значит, нынешней зимой – в Петербург! Не думаю, что так уж люблю искусство: для меня это было средство, теперь я от него откажусь… В самом деле? Ох, ничего я не знаю… Попробовать еще год? Тот срок, на который мы сняли эту квартиру? To be or not to be?[133]