Если бы я не был русским

И тогда он вынул из кармана свой луч — отцовский ПМ. Сначала он выстрелил в песок под надвигающимся на него Греком так, что тот подскочил от ужалившей его ноги гальки, потом под ноги кому-то из его приятелей. Затем, крепко держа пистолет обеими руками, навёл его Греку в лоб и негромко, так что в шуме шелестящих волн было, наверное, трудно разобрать, сказал:

— На колени.

Ярко светила луна над морем, и застывшая группа людей на берегу представляла, вероятно, большой интерес для независимого наблюдателя, но таковых здесь не было.

— На колени, собака, — теперь уже громче нажимая на нервы, произнёс Иван.

Грек стоял, как оглушённый бык, неподвижно, только ясно различимые в темноте белки горящих ненавистью и испугом глаз медленно ходили туда и сюда. И тогда Иван выстрелил ещё раз, так что пуля, наверное, скользнула прямо по чёрным жёстким волосам Грека. Тот молча, как подстреленный, рухнул на колени. И тут к нему подбежал кто-то и закрыл его собой от дула алчущего Иванова пистолета.

Это была Клара.

— Ты всё понял? — услыхал он наконец голос Макса, — если ещё раз увижу тебя рядом с моей женой… — и он провёл по своему горлу большим пальцем правой руки.

«Ну, слава Богу, — подумал Ивэн, — кажется, всё возвращается на свои места, и меня несёт вдоль прежних берегов да ещё с теми же действующими лицами. Только вместо луны мир освещен более яркой иллюзией, и, наверное, от её света Клара превратилась в Веронику, а Грек, кажется, и тогда был в светлых брюках. Не хватает только отцовского ПМ. Но он же спрятал его в стол, стоявший в углу комнаты, которая исчезла вместе с домом в одной из этих, Илоной придуманных зон возврата и невозвращения».

— Пошёл ты, — сказал он, отворачиваясь от Грека и Клары и входя в воду. — Приготовь лучше носовой платок побольше себе под коленки на случай грекопадения. А то, как бы порточки лебединые свои вновь не позапачкал.

Вплавь огибая скалу, ещё издали с моря он увидел, что Илона волновалась, но при виде его целого и невредимого, выходящего из воды, лицо её прояснилось, а Ивэн с радостью и раскаянием думал, что всё равно милее Илоны женщины на свете не сыскать, и пора бы перестать ему её обманывать и мучить.

— Когда ты один долго плаваешь в море, у меня возникает чувство ревности, — улыбаясь, сказала ему Илона.

— К кому?

— К морю. Мне кажется, оно вступает с тобой в слишком интимные отношения, потому что море в этой бухте очень уж женоподобное.

— Знаешь что, я начинаю бояться тебя. Ты всё время как будто в воду глядишь. С морем, да и не только с ним (но с ним особенно), у меня с юности возникли странные отношения. Антропоморфность морской волны и вообще природы в период полового созревания возбуждала меня гораздо сильнее, чем фото голых красоток, натура, подсмотренная в женских раздевалках и общественных туалетах, или исступлённые эротические фантазии раскалённого юношеского воображения. Я ощущал природу не привычной матерью, а любовницей или женой. Я испытывал настоящее физическое влечение к деревьям в лесу, к болотному мху, к цветам, снежным сугробам и, конечно, к царице моего гарема — морской воде. Я боролся с чувственным зовом природы, как борется наркоман, ещё не по уши ушедший в свои «соломки», «шишечки» и «колёса». Даже когда появился опыт любовной игры с женским телом, меня всё равно не покидало чувство, что сугробы, цветы, женщины, деревья и вода морей — это всё одно и то же, одна универсальная любовница, а её отдельные детали — это только вспышки предчувствия чего-то божественного, невероятного, какой и должна быть любовь.

На следующий день Вероника была на месте и, заметив его, тоже вошла в воду и поплыла навстречу.

— Плыви за мной! — крикнула она Ивэну, и он послушно стал ввинчиваться в толщу вод за ней дальше вдоль скалистых берегов. На одно мгновение ему почудилось, что не ногой она плеснула перед ним, а серебряным русалочьим хвостом, но, нырнув поглубже, он глянул снизу сквозь лазоревую просинь на мерно работающие безупречным брассом две сильные женские ноги и, усмехаясь, выплыл на свет Божий. Может, то и были два серебристых хвоста, да ему хотелось ног. Они выбрались на большой камень в неком подобии грота. Это место Ивэн помнил ещё с детских лет, так как не раз прятался здесь, играя с друзьями в разные игры и приключения. Заплывал он сюда и с Кларой.

Камень по самые брови зарос густой коричнево-зелёной бородой водорослей, и длинные лохмы её вяло шевелились в перпетуум-мобиле волн. Раньше он был способен часами созерцать это вечное движение, впадая в медитативное оцепенение под шум и коловращение воды.