Если бы я не был русским

Не помню, о чём мы говорили в начале нашего застолья, но у хвативших водки россиян всегда найдутся общие безболезненные места, а затем и общие болевые точки. Смутно припоминаю его панегирики «русскому духу» и русским властителям от Грозного до какого-то кретина наших дней. Зато хорошо запомнилось, как, хозяйски похлопывая ёжащуюся, но не уклоняющуюся от похлопываний жену, задрот принялся разглагольствовать о грядущих семейных планах, поездках, о возможном расширении семьи. Лина сидела молча, упёршись взглядом в стакан, а меня подташнивало от созерцания классической картины пошлейшего домостроя.

В какой-то момент этого чада Лина склонила голову долу на сложенные на столе обе руки и ушла в нирвану. Задрот, как мне показалось, с удовлетворением поглядев на пьяную жену, с трудом снял её со стула и почти волоча повёл в соседнюю комнату, прикрывая дверь за собой ногой. Но дверь приоткрылась, и я видел, как, положив её на диван, он лапал её колени и груди нахально-вороватыми движениями, а она, через силу шевеля руками, пыталась устраниться от этой задротской ласки. Но было видно, что паук своё возьмет. Паутину он сплёл крепкую.

Что было делать мне? Устроить скандал и отбить мою бедную Лину, а может, просто избить этого паука. Видимо, я был недостаточно пьян для скандала и драки, так как разум мой что-то вычислял, кумекал, а в это время задрот предложил по последней да и по домам. Я решительно выпил, нерешительно подошёл к выходной двери, нерешительно открыл её и совсем нерешительно переступил порог, когда сзади раздалось слабое «Фима» и едва держащаяся на ногах Лина оказалась за спиной провожавшего меня до двери задрота. Он тут же сильно толкнул её локтем одной руки назад в логово.

— Что вы делаете, — подал было я голос и хотел вернуться за порог, как задрот с удивительным проворством захлопнул дверь перед моим бараньим лбом. Мне показалось, за дверью послышался женский вскрик и плач. Я заколотил в дверь руками и ногами, нажимал звонок, но было тихо, как на безалкогольной свадьбе. Какой-то сосед по площадке открыл свою дверь и высунул нос, но, увидев мою буйную, пьяную фигуру, быстро скрылся. Я продолжал стучать до тех пор, пока задротский голос за дверью не проквакал, что он уже звонит в милицию. Милицию я не любил за то, что в подобных ситуациях она всегда на стороне задротов, и я решил отступать. На лестнице ниже освещенной площадки я оступился и, упав, попал головой в мусорное ведро, вместе с которым выкатился на улицу. В окнах её квартиры было темно, теперь мою возлюбленную насиловал её повелитель. Групповое изнасилование, а милиция спит.

Пока Серафим счищал с себя гнилую картофельную шелуху и селёдочные хвосты, поступило предложение от совета народных манипуляторов изменить образ мужа возлюбленной Серафима с задрота на простого советского парня без «печати трусливого деспотизма». Аморальное поведение моего героя, утверждает совет, спровоцировано волюнтаристским манипулированием генерального манипулятора и снижает реалистические задачи повести, в создании которой участвует и коллектив.

Ах, так! Тогда уточним кое-какие детали. Итак муж, не задрот, а наоборот отличный парень, и я бы даже употребил специфический термин — «чувак». Он не терроризирует и не спаивает свою жену, чтобы иметь возможность исполнять свои супружеские обязанности, ибо у него самого на стороне столько претенденток на эти самые «обязанности», что для жены почти ничего не остаётся. Короче говоря, чува-чок хоть Серафиму под стать, только что не поэт. И что же?

Чувачок был страшно доволен компанией и сказал, что сейчас же сбегает в магазин, пока не кончилась виденная им «тут неподалёку» водка, а заодно и «закусончик» прихватит. Я стал отказываться, но Лина покачала головой, и он исчез, а я остался для того, чтобы не раздумывая повлечь её к дивану и т. д. Мы едва успели исправить художественный беспорядок в туалетах, как послышался звонок (культурный человек, не то что задрот — без предупреждения сразу лез ключом в дверь).

Он вернулся, и моему герою снова стало немного стыдно, потому что: «нельзя женщине жить под одной крышей с бардачным заседателем, с неизгладимой печатью закоренелого барменства на лице, самой запоминающейся деталью которого являются пошлейшие пуэрториканские усы».

Что ж, тоже справедливо, хотя быть возлюбленной поэта после этих разнообразных суждений о женском долге становится весьма трудно.

И в этом варианте мужа за столом возникли похлопывания по жениным плечам и тазу (рефлекс сугубо законного брака). И словесные пошлости вроде: «Пора бы уже нам и остепениться да о будущем подумать. Старость ведь не за горами, а кто за стариками ухаживать будет?» и т. д. Серафима точно так же тошнило, как и в примере с задротом. Потом Лина, как по писанному заранее сценарию, уронила свою буйную голову на стол, но никто её не спаивал, а просто она сама напилась по-сапожницки, и чуваковатому мужу тоже пришлось оттаскивать её в соседнюю комнату.