Если бы красота убивала

– Давайте я немного расскажу вам о детях. Почти во всех случаях мы имеем дело с ребенком подросткового или предподросткового возраста. Обычно это девочка. Во всех случаях она либо на что-то рассержена, либо чем-то встревожена. Иногда это приемная дочь, случается, девочка перенесла какое-то сильное потрясение. Она имитирует сверхъестественные явления либо для того, чтобы привлечь к себе внимание, которого ей очень не хватает, либо давая таким образом пассивно-агрессивный выход своему гневу.

Я немного рассказала Джеку о Марки, она вполне вписывалась в его схему. Хотя, как мне казалось, родители были достаточно внимательны и заботливы к девочке, на самом деле Марки приходилась им не родной дочерью, а племянницей. Сестра жены – родная мать девочки – была местной проституткой, она родила дочь вне брака и умерла от рака матки, когда Марки было четыре года.

Официант принес большую бутылку пеллегрино и два бокала на тонких ножках. Он нес их в одной руке, зажав ножки между пальцами. Наполнив бокалы, он поставил бутылку на стол и ушел.

– Мне трудно представить, чтобы Марки могла устроить такой кавардак, – заметила я. – Некоторые из передвинутых предметов довольно тяжелые.

– У детей есть свои приемы. Даже если не хватает сил, крупный предмет мебели все равно можно сдвинуть, нужно только правильно направить усилие. Однажды мне удалось снять на пленку, как ребенок занимался этим, когда думал, что его никто не видит. А некоторые дети действуют еще изощреннее, прямо как маленькие фокусники.

Я спросила, какова вероятность того, что все это делает кто-то другой, например родители, чтобы Марки стала знаменитостью, или брат, чтобы навлечь на нее неприятности. Джек сказал, что теоретически все возможно, однако он готов поспорить, что это Марки.

Официант принес сандвичи, и я решила, что это подходящий момент, чтобы прервать интервью и поесть. День был на редкость погожий, легкий ветерок ласкал шею, как тонкая мягкая ткань, в такую погоду хочется, чтобы день никогда не кончался. Я даже расслабилась, несмотря ни на что.

За едой я спросила Джека, где он преподавал. Он сказал, что после колледжа, получив докторскую степень, он несколько лет работал в детской психологической консультации, пока не понял, что предпочитает преподавательскую работу. Теперь он преподает, но иногда, в особых случаях, по-прежнему проводит консультации. Работа в Джорджтауне ему нравится, но он охотно принял приглашение поработать летом в Нью-Йорке, так как подумывает, не перебраться ли сюда насовсем.

– А как вышло, что вы заинтересовались полтергейстом?

– Мой научный руководитель как-то раз попросил меня заняться одним десятилетним ребенком, мать которого сбежала с мужчиной, оставив сына на бабушку. С некоторых пор на ферме этой бабушки стали происходить странные вещи, и в округе решили, что в доме поселился призрак фермера, которого три года назад до смерти забили бандиты.

– Надо полагать, у вас была другая версия?

– Сначала я не знал, что думать, но потом, наблюдая за происходящим и стараясь не привлекать к себе внимания, заметил, как ребенок с помощью линейки раскачивает люстру.

Расправившись с сандвичами, мы заказали кофе, Херлихи – еще и тирамису. Повернувшись ко мне, он спросил:

– Попросить две вилки?

– Да, пожалуйста.

Я смутилась: он вел себя так, словно у нас с ним свидание. «Интересно, как у него с личной жизнью?» – подумала я. На «голубого» он не похож, обручального кольца не носит, судя по тому, что он рассказывал раньше, живет один. Небось в Вашингтоне какая-нибудь цыпочка считает дни до первого сентября, когда он должен вернуться, и знать не знает, что он подумывает о переезде в Нью-Йорк.

– Вы на выходные возвращаетесь в Вашингтон? – спросила я.

– Не всегда, я ездил туда всего пару раз, чтобы проверить, как там моя квартира. Вашингтон летом совершенно вымирает, в Нью-Йорке у меня есть друзья.

Он посмотрел на часы, и я поняла, что пора закругляться. Я знаком попросила официанта принести счет. Херлихи хотел было заплатить за нас обоих, но я уперлась и объяснила, что для меня это вопрос журналистской этики.

Выйдя на улицу, мы попрощались, а затем возник один из тех неловких моментов, какие бывают, когда вдруг понимаешь, что вам идти в одну и ту же сторону и надо снова заводить разговор, который вы только что закончили.

По дороге Херлихи стал расспрашивать меня о работе как я стала журналисткой, на какие темы мне нравится писать и как у меня обычно проходит день. Вопросы звучали продуманно, и мне было приятно, что мужчина интересуется моей жизнью, хотя я и понимала, что для Джека это часть его профессии. Потом вдруг, ни с того ни с сего, он стал рассеянным, как будто пытался одновременно и разговор поддерживать, и решать в уме какую-то задачу, например, вспоминал, где он оставил свой паспорт. Я вдруг почувствовала потребность снова завладеть его вниманием. Наверное, поэтому я выложила ему всю историю про убийство Хайди.

– Какой ужас, – сказал он. – Полиция уже кого-нибудь подозревает?