Зазвучала музыка заставки передачи «С добрым утром, Лос-Анджелес!». Двое ведущих по очереди сообщили о самых важных новостях, а затем камера ненадолго повернулась к Люку и Ханне. Они стояли в фойе, улыбались и махали зрителям. После рекламы они уже сидели рядом на коричневом диване в студии.
Люк был одет в темно-серые джинсы и яркую голубую рубашку, которая хорошо оттеняла его глаза. Выглядел он замечательно. Особенно меня впечатлили волосы. Кудри были мягкими и объемными – наверное, их уложили перед началом шоу.
Что до Ханны, она нарядилась в струящееся белое платье в мелкий серый горошек и выглядела очень прилежной и скромной. Они с Люком словно специально подобрали одежду, сочетающуюся по цвету. Вырез на платье был не слишком глубоким, но обнажал крестик, который Ханна всегда носила на шее.
Она устроилась поудобнее и начала рассказывать, как увидела его машину за окном кухни.
– Так вышло, что я спустилась за стаканом воды.
Она упомянула о том, как его автомобиль въехал в край тротуара.
– Он остановился прямо под моим фонарем. Я сразу выбежала из дома. Люк не двигался и не дышал. Я не понимала, что с ним, и поэтому помчалась обратно, чтобы позвонить в «Скорую» и разбудить родителей.
Потом Люк описал, как плавал в теплой воде.
– Вдруг неизвестно откуда раздался голос Ханны. Она сказала то, что я никогда не забуду.
Тут, как будто они заранее это репетировали, Ханна посмотрела в объектив и произнесла:
– Я сказала ему: «Твое время еще не пришло».
Ведущие одновременно вздохнули в свои микрофоны, а за ними вздохнула вся аудитория. Люк одарил Ханну улыбкой.
Я сделала вид, что сую палец себе в горло.
Когда восторги стихли, Люк продолжил:
– После того как меня выписали из больницы, я чувствовал себя потерянным. Мне было очень… грустно. Я ни с кем не мог обсудить то, что со мной произошло, потому что меня не готовы были выслушать. Все хотели, чтобы я снова стал прежним.
Под «всеми» он имел в виду меня.
Мне вспомнился тот вечер, когда я пришла к нему домой на Калетти-Спагетти и он показал мне статьи про спортсменов. Я попросила его больше об этом не читать. А в тот день, когда он вернулся в школу, я уговорила его сходить со мной в забегаловку и сказала: «Представим, что кафе – это машина времени. Как только мы туда зайдем и сядем за наш столик, мы перенесемся на две недели назад. Ничего плохого не случилось, никто не пострадал и не пострадает». Даже в то утро в больнице, когда медсестра заявила, что он чуть не умер, Люк прошептал: «Не чуть». Я его услышала. Но не стала уточнять, что он имел в виду.
Если бы я его выслушала, возможно, он поделился бы своей историей со мной, а не с Ханной?
Последние несколько недель я винила в их внезапно завязавшейся дружбе те злополучные десять минут, но не я ли на самом деле была виновата?
– Я не мог спать, – продолжал тем временем Люк. – Я боялся закрыть глаза. Боялся, что уже не проснусь. А потом Ханна предложила снять видео, и после этого мне сразу стало намного легче. Я не хотел его никому показывать, но теперь даже рад, что вышло иначе. Теперь я могу выговориться.
Он выглядел совершенно уверенным в том, что правильно поступил, сказав Ханне, сообщив об этом всему миру. А мне казалось, будто в сердце у меня поворачивают нож.
Время от времени Ханна поглядывала на Люка, и оператору эти моменты явно нравились. Он брал ее лицо крупным планом, переводил камеру на Люка, а когда они улыбались друг другу, показывал в кадре их обоих, и из-за этого они походили на влюбленных голубков.
– Что ж, вы очень милая пара, – сказал один из ведущих.
– Это точно, – согласился второй.
Люк рассмеялся.
– Мы не встречаемся. – Он повернулся к Ханне и улыбнулся. – Мы просто друзья. Хорошие друзья.
А потом камера повернулась к Ханне. У нее горели щеки. Я начинала сомневаться, что она разделяет мнение Люка.
– Да, так и есть, – сказала она, быстро овладев собой.
И улыбнулась Люку.
Он улыбнулся ей в ответ, и по его взгляду я поняла, почему он доверился не мне, а Ханне.
Она его выслушала.
Я сидела у себя в номере, когда в дверь постучали. Я открыла и увидела на пороге Люка. Он держал в руках упаковку мармеладных мишек, два шоколадных батончика и две бутылки колы.
– Я ограбил мини-бар. Хочешь напиться вместе?
– Конечно. – Я шире распахнула дверь, чтобы он вошел.
После выступления на «Доброе утро, Лос-Анджелес!» нас пригласили на «Утро на шестом». Я думала, что Люк откажется, но когда папа предложил ему остаться еще на одну ночь в Лос-Анджелесе, ему как будто даже понравилась эта идея.
Он плюхнулся рядом со мной на кровать и бросил между нами пакет с мармеладом.
– Это для кого? – спросила я.
– Для нас обоих.
Это напомнило мне об Эмори. Когда мы устраивали пижамную вечеринку, она приносила попкорн, а я – мармеладных мишек. Однажды я сказала, что ей слабо́ будет зажевать одновременно и горсть попкорна, и горсть мармелада. Она закинула их в рот, прожевала и заявила: «Знаешь, даже вкусно». А потом рассмеялась и выплюнула все в мусорную корзину: «Шучу. Фе. Отвратительно».