Похоже, рассуждала она трезво, так что я встала с кровати, приняла душ и пошла собираться в школу. Я отправила Ханне сообщение, и она обещала, что ее мама зайдет к моей под каким-нибудь предлогом, чтобы проверить, все ли нормально.
Я позвонила ей на первой перемене, на третьей и во время обеда. Она ни разу не ответила.
Я сверлила взглядом телефон, мысленно умоляя ее взять трубку. Я испытывала одновременно страх и обиду. Я обижалась на маму за то, что она отстранилась от моих проблем и жалеет только себя, когда особенно мне нужна. И в то же время я боялась, что она снова замкнется в себе и сможет стать прежней только через несколько месяцев или даже лет. Эта ситуация казалась до боли знакомой.
Не испытывая желания общаться с друзьями Люка, я взяла в столовой сэндвич и отправилась с Шарлоттой в театр. Тайлер уже был там.
Показ «Нашего городка» закончился, все декорации со сцены убрали, и впервые за долгое время в театре стояла полная тишина. Мы не знали, куда себя девать. Ни реплик, которые надо повторять. Ни пометок на сцене, которые надо запоминать. Ни других членов кружка. Только мы трое.
Мы присели на край сцены, свесив ноги, и посмотрели на пустые ряды красных бархатных кресел.
– Как сильно нам будет не хватать этого места? – спросил Тайлер.
Я подумала, что он имеет в виду не только зал, но и всех, с кем мы проводили здесь время. Судя по нашим ответам, Тайлер с Шарлоттой подумали так же.
– Каждый день, – сказала Шарлотта.
– Постоянно, – сказала я.
– Даже думать об этом не хочу, – сказал Тайлер.
Мне не хватало моего камня.
Вернувшись домой в среду после школы, я направилась прямиком в свою комнату, переоделась в костюм для бега, завязала волосы в хвостик и села на кровать завязать шнурки кроссовок.
Музыка гремела в ушах, когда я выбежала на тротуар и устремилась к перекрестку. На светофоре уже горел зеленый, так что я сразу пересекла улицу и побежала по Футхил-драйв. Вывернув на тропинку, я сосредоточилась на деревянном указателе – своей привычной цели.
На вершине я повернула направо и отправилась дальше по изгибам и петлям узкой тропки, пока не преодолела три мили и не добралась до своего камня. Я перешла на шаг, встряхнула руками и перевела дыхание.
Там стояла тишина. Я села, скрестив ноги, сделала глубокий вдох и опустила веки. И прислушалась.
Я слышала, как на ближайших деревьях чирикают птицы, как проносятся машины у подножия холма. Я чувствовала аромат цветов, которые росли у камня, и резкий, кисловатый запах молодой травы. Я ощущала свежий апрельский воздух, втягивала его через нос и представляла, как все мое тело, вплоть до кончиков пальцев и волос на голове, впитывает его. Так я сидела довольно долго.
Медитация давалась мне все легче и легче. Я учитывала мысли, пролетающие в сознании, и отпускала на ветер. С каждым разом это казалось все проще. Я со все большей легкостью входила в состояние покоя и оставалась в нем все дольше.
Сложно сказать, сколько прошло минут – десять, двадцать или тридцать, – но это и не имело значения. Я потерялась в своем безмятежном мирке. Внезапно зажужжал телефон.
Я открыла глаза и прочла сообщение.
Люк: Я по тебе соскучился.
Я улыбнулась и напечатала ответ.
Ханна: Я по тебе тоже.
Люк: Можем поговорить?
Ханна: Когда угодно.
Люк: Например сейчас?
Люк: Мы тут с Эмори. Есть идея по поводу завтрашнего, но нам без тебя не обойтись. Поможешь?
Я действительно не знала, что делать – плакать или смеяться, – так что писала ответ, одновременно смеясь и плача.
Ханна: Вы где?
Люк: В забегаловке.
Я поднялась и слезла с камня. Спустившись, я отправила сообщение.
Ханна: Уже бегу.
День 308-й, осталось 129
В пятницу после школы мы с Люком сразу поехали ко мне домой. Мама уже не валялась в кровати, а деловито сновала по дому. Она сказала, что сходила с утра в зал. Когда я спросила про работу, она ответила, что уже все распланировала на следующую неделю.
Я заметила, что она много времени посвятила уборке. Многие вещи, которые занимали важное место в нашей жизни в последний год, пропали – или она хорошо их спрятала. Свадебная папка уже не лежала на своем привычном месте на обеденном столе. Коробочка, в которой хранились запасные приглашения и карточки с датой, растворилась. Фотография с инсценировкой предложения руки и сердца, занимавшая почетное место на каминной полке, исчезла бесследно. На мамином пальце больше не блестело кольца.
– Вы как раз вовремя! – объявила она и продолжила деловым тоном: – Мне не помешает ваша помощь. У меня в комнате стоят две коробки, в которые я набила вещи Дэвида, и еще одну надо засунуть под потолок в гараже.
– Люку пока нельзя носить тяжести. У него еще не залечились внутренние швы.
– Немножко можно, – возразил Люк, театрально надув щеки.
– Нет уж, – сказала мама. – Присядь и отдохни. Мы сами справимся.