Если бы не друзья мои...

— Глядите, вроде бы и не дурак, а как до дела дошло, и разум потерял. Кончено! Не придется ему больше байки рассказывать и песни распевать — чаще, чаще в огонь посылать его буду.

Максим дал из своего автомата несколько длинных очередей. Гитлеровцы — их было человек пятнадцать — поверили, что нас много, струхнули и быстро убрались. Мы с командиром вернулись в избу заканчивать обед.

С этого дня Максим Синица стал часто посылать Маргалика на операции. Способ лечения оказался действенным — прошло немного времени, и Ефим Маргалик стал адъютантом комбрига Боровского, человека необычайной храбрости.

Случилось так, что я лежал один под мохнатой, тенистой елью, недалеко от деревни. Солнце опустилось за лесом, края облаков еще мгновение сверкали нежной позолотой, потом все погасло. Надвинулась тихая, темная ночь. Из деревни доносился лай собак.

Вдруг вблизи меня послышались мужские голоса. Своих разведчиков я в эту пору не ждал и насторожился. Отойдя подальше от тропинки, прижался к дереву.

— Он где-то здесь должен быть… Совсем недавно, вечером, его видели недалеко отсюда, — услышал я.

Бывает так — кругом пули свистят, снаряды рвутся, а ты безмятежно спокоен и будто не замечаешь опасности, а бывает и наоборот — без особой причины на тебя вдруг нападает неодолимый страх. Слышу — обо мне говорят, убежден, что это полицаи. Кто-то выдал меня, и вот они ищут. Мне и в голову не пришла простая мысль: как они ночью в лесу рассчитывают найти меня? Видимо, сказывалось еще не ослабевшее напряжение недавно окончившейся блокады, а может быть, я в состоянии дремоты не отдавал себе ясного отчета в происходящем. Уйти тихонько глубже в лес? Нет, так поступает трус. Когда они уже прошли, я вдруг крикнул:

— Пароль!

— Не стоило его искать, раз он не принимает гостей без пароля, — узнал я голос Синицы. — Мы что, напугали тебя?

— Да.

— Бывает. — Мы дружески обнялись. — Меня, знаешь, однажды ночью сова насмерть перепугала. Почему ты один?

Я объяснил.

— Не будь ты мне другом, ты бы за это дело отсидел несколько суток под арестом. Ну что ж, зато отсидим вместе в ресторане, когда соединимся с Красной Армией.

Ксюша Малеева, или маленькая Ксюша, как мы ее называли, разведчица с солидным стажем. Всего ей восемнадцать лет, но сколько горя она успела хлебнуть! Фашисты живьем сожгли все население ее родной деревни. Погибли ее родители, сестры, братья, друзья, товарищи. Случайно спасшаяся, одна-одинешенька шла она из деревни в деревню, живой свидетель страшного злодеяния. Потом винтовку в бою добыла. Когда Ксюша скакала на коне, один только Чижик мог ее догнать. Часто пропадала она целыми неделями — выполняла специальные задания. Худенькая и быстрая, с тонко заплетенными косичками, в коротеньком платьице, она казалась школьницей. Целыми часами могла Ксюша лежать в шалаше или возле костра, запрокинув к небу голову, и молчать. Но смеялась она звонко и заразительно.

Синица ее любил. Я это заметил. Недавно он и сам по секрету мне сказал:

— Вот кончится война, поступлю в военную академию, а Ксюша будет учиться в средней школе… Ты придешь на нашу свадьбу?

— А ты соперников не боишься?

— Нет.

— Что ж, поздравляю!

— Пока молчи.

— Есть молчать!

В один из жарких летних дней гитлеровцы барчицкого гарнизона пригнали на пастбище большие стада скота.

— Надо отбить этот скот, — приказал Силич.

— Только предварительно выясните все точно, чтобы, чего доброго, не захватить крестьянской скотины, — добавил комиссар.

Мы — Малеева, Тимохин и я — лежим на опушке леса. То всколыхнется трава и запахнет медом, то застрекочет лесной конек. Впереди место ровное, открытое глазу, в бинокль все видно как на ладони. Следим за Барчицей. Напротив нас ветряная мельница, под самой ее крышей какое-то подобие балкона, на балконе немец. Оттуда он просматривает всю местность.

— Командир, этот фриц на вышке нам может помешать, не правда ли?

— Надо вести себя так, чтобы не помешал.

— А не лучше ли, чтобы он вовсе не торчал там? — спрашивает Ксюша.

Этот вопрос вызывает у меня улыбку.

— Разумеется, лучше.

— Разрешите взять у Корбуша оптический прицел и снять фрица.

— А если не снимешь?

— Что ж, Корбуш, конечно, снайпер, но и я не промахнусь. — Она сощурила левый глаз, прижала винтовку к плечу и потянулась пальцем к курку.

— Стой! — схватил я ее за руку. — Ты еще и вправду выстрелишь.

— Разрешите мне…

— Не сейчас. Когда стада будут в лесу, в наших руках, тогда попытайся, только смени свою винтовку на снайперскую.

Это ей понравилось.

— Знаете, что я теперь думаю? Пусть Тимохин возьмет винтовку, а я проберусь в деревню, все выясню, высмотрю, точней сможете вести стрельбу.

— Мысль, пожалуй, стоящая…

В это время подошел к нам Синица:

— Максим, Ксюша хочет идти в деревню.

— А ты как думаешь?

— Послать.

— Посылай.

Максим ложится рядом со мной, берет мой бинокль, — он ему нравится больше, чем его собственный, — и не отрываясь смотрит вслед удаляющейся Ксюше.

— Почему она идет так медленно? — волнуется он.

Успокаиваю его:

— Она собирает цветы. Видишь, вон еще одна женщина недалеко от нее… Обе идут в деревню — это лучше.