Если бы не друзья мои...

Но Чикало знает, как в селе его «любят», и без оружия не выходит из дому. Из Любонич он всегда идет вместе с немцами или полицаями — как же его захватить?

Матвей Гильдинец ночью перебрался в Любоничи и двое суток скрывался в погребе дома, где жил его друг, согласившийся помочь в задуманном деле. Наконец последний дал ему знать:

— Сейчас должен здесь пройти Чикало. Еще рано, люди не спят, действовать надо быстро и тихо.

Матвей вылез из подвала и прислонился к дереву у забора. В одном кармане он нащупал пистолет, в другом пару гранат — это он получил у партизан на крайний случай, но без нужды стрелять нельзя — поднимется тревога. Какую же смерть придумать для палача? Матвею тут все знакомо, каждый дом, каждый куст. И вдруг молнией сверкнуло в мозгу — где-то здесь близко должен быть глубокий заброшенный колодец…

Идут!

Матвей услышал голос товарища:

— Господин Чикало, вы мне нужны на одну минуту, хочу вам сказать нечто очень важное.

Гильдинец перебежал в соседний двор, вот они — стоят и беседуют. Словно кошка, подкрался комсомолец, и когда Чикало повернул голову, его глаза встретились с парой горящих глаз и сверкающим дулом пистолета, а парень, только что беседовавший с ним так дружески, стал вмиг неузнаваем. Точно клещами зажал он обе руки старосты.

— Тихо! Ни звука!

Обезоружив Чикало, друзья потащили его к колодцу — тело плюхнулось вниз.

Гильдинец с товарищем бежали в лес, к партизанам.

Трудно поверить, но Чикало остался жив. Хозяин двора услышал крики из колодца и поднял шумиху. Сбежались люди. Увидев спасенного, они долго не могли прийти в себя от огорчения — столько времени ждать гибели этого выродка и собственными руками его спасти!

Чикало пролежал в городской больнице больше полугода. Потом вернулся, кривой, искалеченный, но еще более жестокий, чем прежде.

В штаб пришел Гильдинец и стал просить:

— Разрешите мне еще одно свидание с Чикало, воскресение из мертвых не повторится.

— Действуйте! — разрешил Боровский.

Во Власовичи прибыли немцы и стали гнать молодежь на строительство укреплений. С ними явился и Чикало. Среди бела дня он прошел по улице один. Да и кого, собственно, бояться? Здесь, в деревне, уже долгое время не показывались партизаны. Старосту остановила высокая, статная девушка:

— Ты меня узнаешь?

Девушка два раза подряд выстрелила — обе пули попали в цель. Матвей Гильдинец сбросил платье, платок.

— Можете всем рассказать, чья это работа! — громко крикнул партизан и бросился бежать к лесу.

Вечером он рапортовал комбригу:

— Свидание состоялось, Чикало мертв!

МАКСИМ СИНИЦА И МАЛЕНЬКАЯ КСЮША

С начальником разведки Максимом Синицей мы были ровесники и большие друзья. Родом белорус, он походил на узбека: смуглое лицо, широкая белозубая улыбка, черный чуб, зачесанный набок. Его сестру фашисты расстреляли, отца до смерти запороли. Оставшиеся в живых мать и братишки не имели пристанища — что ни день, то другая изба, что ни ночь, то другой ночлег. И ничего нет удивительного, что в моем друге кипела неутолимая ненависть к врагу. До войны Максим служил командиром в горнокавалерийской части.

— Этих дружков, — говаривал про нас с ним Силич полусерьезно, полушутя, — трудненько проверить: помощник вряд ли подведет своего командира, но если и подведет, начальник его не выдаст.

В действительности же Синица был очень строгим командиром. Он прекрасно знал свое дело и был способен семь потов согнать с разведчика, неудачно выполнившего задание, но зато перед командирами стоял горой за своих ребят.

— Тому, с кого много требуют и от кого немало получают, кое-что и простить не грех, — говорил он в таких случаях.

Не любил Максим засиживаться в лагере, все тянуло его к разведчикам, туда, где опасность больше. Его приход на мой участок бывал для меня бедствием.

— Отдохни, брат, денек, тебе хватит работы, когда я уеду, — уверял он, отстраняя меня от дела.

Иногда мне все же удавалось пойти с ним на задание вдвоем. Зато в гости к своей матери он без меня не ходил. Сидели мы с ним однажды днем в одной из хат в его родной деревне. Был с нами и сапожник отряда Ефим Маргалик.

Вдруг соседский паренек постучал в окно и крикнул:

— Максим, полицаи!

Меня поразили спокойствие и невозмутимость Максима.

— Где? — спросил он.

— В деревне… С винтовками…

— Да ну? А у нас, по-твоему, что, побрякушки? — он показал на наше оружие. — Подождите, сейчас выясню, сколько их.

Я его не пустил. Это, кажется, был единственный раз, когда я восстал против своего командира. Какая-то женщина вбежала во двор и стала умолять поскорее уйти из деревни. Мы сели на коней.

— Их много, много! — кричали нам.

— А сколько нас, вам известно?

Ефим Маргалик не переставал торопить:

— Бежим скорее!

— Сразу видать, что Ефим не разведчик, — проговорил Синица, обращаясь ко мне, — привык сидеть в лагере и латать сапоги. Маргалик! — крикнул он громовым голосом. — Галопом к командиру первой роты, передай приказ: обойти деревню справа, к командиру третьей роты — слева! Марш!

Тот хлестнул коня, повернулся лицом к нам и пожал плечами, как бы говоря: «Какие роты? Какие командиры?»