«Если бы не сталинские репрессии!» Как Вождь спас СССР

Тем более что он и его окружение почувствовали особое, кастовое положение руководителей армии в Германии. «Немецкий офицер, – писал Фельдман в отчете, – профессионал, мастер высокого класса»... «Немецкий буржуа и интеллигент любит военщину, любит рейхсвер»[76]. Судя по отчету Фельдмана, на Тухачевского и его сопровождение большое впечатление произвели «высокая степень моторизации и телефонизации рейхсвера, хорошая выучка солдат и офицеров, их спокойно-равнодушное отношение к маневрам, достоинство, с которым держатся старшие офицеры».

После разбора маневров во Франкфурте, в котором участвовали Гинденбург и Хаммерштайн, делегация Тухачевского отбыла в Берлин, где задержалась на три дня. Затем Тухачевский и Фельдман посетили Кенигсбергский полигон, аэродром в Темпельхофе и заводы Сименса, а Седякин – пехотную школу в Дрездене. В конце ноября в Германию приехали начальник отдела ПВО Генштаба Михаил Медведев и комбриг Сергей Чернобровкин, посетившие немецких летчиков. Это далеко не полный перечень дружественных визитов, приведенных в работе Манфреда Цейдлера, вышедшей в Мюнхене в 1993 году, – «Рейхсвер и Красная Армия. 1920-1933 гг.». По немецким подсчетам, в 1926-1933 годах в Германии побывало 143 командира РККА.

Пребывание Тухачевского в Германии в 1932 году составило почти 4 недели – с 18 сентября по 12 октября. Но естественно, что контакты военных высокого ранга не ограничивались официальными мероприятиями. «Личное общение, приемы и ужины, прогулки и дружеские попойки, во время которых за долгими разговорами на полу­пьяную, а чаще совсем пьяную голову добывалась информация, прощупывалась почва, устанавливались связи».

Трудно сказать, насколько далеко заходили советские и немецкие профессионалы в застольных беседах. Возрастала ли дружественность от количества выпитого коньяка и шампанского? Касались ли обсуждаемые темы вопросов политики? Говорили ли об общности интересов и задач? Или военные рассуждали только о лошадях и женщинах?

Как бы то ни было, но традиционно особое, даже независимое положение военной элиты в германском обществе не могло не дать обильную пищу для размышления и советским краскомам. Тем более что 1932 год, ставший труднейшим моментом периода коллективизации, мог склонить чашу весов власти в СССР в любую сторону. И если бы противостояние кулацкой деревни аграрным реформам, проводимым правительством, было активно поддержано лидерами правой оппозиции, то армия могла стать единственным аргументом реальной политики и в СССР. Таким же убедительным, как позиция германского генералитета, уже в начале следующего года поддержавшего приход к власти Гитлера.

Но, чтобы «не гадать на кофейной гуще» и не строить произвольные предположения, сошлемся на уже известную информацию. В своих показаниях Тухачевский пишет: «В 1932 году я продолжал неоднократные разговоры наедине с Фельдманом. Я предложил ему организовать на платформе правых взглядов военную группу, которая могла бы... принимать необходимые меры.

Фельдман согласился, и таким образом было положено начало антисоветскому военно-троцкистскому заговору. Я сообщил Фельдману, что мною установлена связь с Енукидзе, который представляет руководящую верхушку правых».

Конечно, подследственный не собирался раскрывать следствию всю подноготную своей деятельности. Он избегал деталей, опуская содержание замыслов и конкретных действий заговорщиков. Но чтобы создать видимость искренности признаний, он называл фамилии десятков людей, вовлеченных им в заговор. Бесцеремонно сдавая их на заклание, он фактически готовил черновики расстрельных приговоров и не испытывал угрызений совести.

Так, он охотно признается: в 1932 году, во время поездки в отпуск на Кавказ, завербовал командарма РККА (бывшего подпоручика царской армии) И. И. Смолина: «Я предложил ему вступить в группу, которую я нелегально сколачиваю в армии». В числе других командиров, во­влеченных в заговор в это время, он называет начальника Штаба РККА М. И. Алафузо (бывшего капитана царской армии) и заместителя начальника ВВС А. К. Наумова.

Но он не мог аргументированно опровергнуть показания других свидетелей, и поэтому был вынужден подтвердить свидетельство корреспондента ТАСС в Женеве и Париже Ромма и своего подельника Фельдмана. Тухачевский писал в показаниях:

«После отпуска на Кавказе я был командирован на большие германские маневры. Среди командированных был Фельдман. В пути вместе со мной оказался и Ромм, которому Троцкий поручил связаться со мной. Ромм передал мне, что Троцкий активизировал свою работу как за границей, в борьбе с Коминтерном, так и в СССР, где троцкистские кадры подбираются и организуются. ...Ромм передал, что Троцкий просит меня взять на себя задачу по собиранию троцкистских кадров в армии. Между прочим, Ромм сообщил мне, что Троцкий надеется на приход к власти Гитлера, а также на то, что Гитлер поддержит его, Троцкого, в борьбе с Советской властью»[77].