Если бы Ницше был нарвалом. Что интеллект животных говорит о человеческой глупости (ЛП)

Особенность человеческого морального поведения заключается в его способности к формализации, анализу, пересмотру и распространению в больших масштабах. Теоретически это дает нам более сложное представление о понятии добра и зла по сравнению с животными, которые ограничены набором эмоций, порождающих поведенческие нормы (но не явные правила или законы) в гораздо меньших масштабах. Можно утверждать, что эти когнитивные особенности человека сделали нас продвинутым моральным животным. Или, как пишет Томаселло, привели к тому, что люди - "единственные моральные". Но я думаю, что то, как люди ведут себя в соответствии со своим моральным мышлением, приводит к поистине безумному поведению (с эволюционной точки зрения) и может фактически сделать нас менее моральными, чем другие виды. Если, конечно, мы определяем мораль как способность производить полезное поведение и минимизировать боль и страдания. Чтобы убедиться в этом, мне достаточно почитать текущие заголовки газет в Канаде.

Чтобы спасти город, его пришлось разрушить.

Сэр Джон Александр Макдональд, первый премьер-министр Канады, считал, что белая западная культура превосходит все другие культуры, а интеграция коренных народов Канады в западное общество является благородным делом, если не моральным императивом. Под его руководством канадское правительство приняло Закон об индейцах 1876 года, в котором излагался подход правительства к ассимиляции представителей первых наций в западноевропейскую культуру, включая запрет религиозных и культурных церемоний коренных народов.

Но правительство считало, что нужна более активная система, чтобы обеспечить быструю ассимиляцию. Очевидно, что начать следовало с перевоспитания коренной молодежи. С этой целью в 1883 году была утверждена система школ-интернатов, целью которой было "отделить детей аборигенов от их семей, чтобы свести к минимуму и ослабить семейные и культурные связи, а также индоктринировать детей в новую культуру - культуру юридически доминирующего евро-христианского канадского общества". Сэр Джон Александр Макдональд так сказал об этом. Сэр Джон Александр Макдональд так отозвался о создании школ-интернатов, выступая в Палате общин в 1883 году:

Когда школа находится в резервации, ребенок живет с родителями, которые являются дикарями; его окружают дикари, и хотя он может научиться читать и писать, его привычки, воспитание и образ мыслей - индейские. Он просто дикарь, который умеет читать и писать. На меня, как на главу Департамента, сильно давили, что индейские дети должны быть максимально отстранены от влияния родителей, и единственный способ сделать это - поместить их в центральные учебные промышленные школы, где они приобретут привычки и образ мыслей белых людей.

Системы канадских школ-интернатов финансировались федеральным правительством, но управлялись Римско-католической, Англиканской, Методистской, Пресвитерианской и Объединенной церквями Канады. К 1896 году по всей Канаде насчитывалось сорок школ. В 1920 году посещение школы стало обязательным для всех детей коренных народов в возрасте от семи до шестнадцати лет. Существует бесконечное множество душераздирающих историй о том, как детей в возрасте четырех-пяти лет насильно забирали из их домов и увозили в школы-интернаты за тысячи миль. Айзек Дэниелс, переживший школу-интернат, рассказал, что произошло с ним в 1945 году в его доме в резервации Джеймса Смита в Саскачеване, когда "индейский агент" (представитель федерального правительства) пришел, чтобы забрать его в школу-интернат:

Я не понимал ни слова, потому что говорил на кри. Кри был основным языком в нашей семье. Поэтому мой отец был очень зол. Я все время видел, как он указывал на индийского агента. В тот вечер мы ложились спать в однокомнатной хижине, в которой мы все жили, и я услышал, как мой отец разговаривает с мамой, и он вроде как плачет, но теперь он говорил на языке кри. Он сказал: "Либо школа-интернат для моих мальчиков, либо я отправляюсь в тюрьму". Он сказал это на языке кри. И я подслушал его. На следующее утро мы все встали, и я сказал: "Ну, я пойду в школу-интернат", потому что я не хотел, чтобы моего отца посадили в тюрьму.

В школах братьев и сестер разлучали (чтобы еще больше разорвать семейные узы) и запрещали им говорить на родном языке. Условия в школах были плачевными: сквозняки, холод, теснота, антисанитария, недостаточный доступ к пище и воде. В школах свирепствовали болезни, а также физическое и сексуальное насилие со стороны церковных лидеров и работников школы. В правительственном отчете говорилось, что "неспособность разработать, внедрить и контролировать эффективную дисциплину послужила негласным сигналом, что в стенах школы-интерната не существует реальных ограничений на то, что можно делать с детьми-аборигенами". Дверь была открыта с самого начала для ужасающего уровня физического и сексуального насилия над учениками, и она оставалась открытой на протяжении всего существования системы".