Если бы Пушкин…

Она сказала:

– Я не перестаю оплакивать прошлый мир.

Я сказал:

– Но ведь прошлый мир был ужасный мир. Это был мир богатых и нищих… Это был несправедливый мир.

– Пусть несправедливый, – ответила женщина, – но я предпочитаю видеть богатых и нищих вместо тех сцен, пусть и справедливых, но неярких, скучных и будничных, какие мы видим. Что касается справедливости, то я с вами не спорю, хотя и предполагаю, что башмак стопчется по ноге.

К этой замечательной формуле Зощенко не раз возвращается в своих книгах. В сущности, каждая из них представляет художественное исследование именно вот этого исторического и психологического феномена. И в каждой автор в конце концов приходит к печальному выводу, что никакие социальные потрясения не в силах изменить природу человека. Новые, казалось бы, кардинально изменившиеся устои их социального бытия люди так или иначе все равно приспособят к этой вечной своей, неизменной сущности, к своей подлой человеческой природе.

Но Зощенко видел свою задачу в том, чтобы показать, как именно стаптывался этот «новый башмак», постепенно принимая форму ноги.

У Бабеля «башмак» не стаптывается по ноге: этот новый, еще не разношенный «башмак» сразу оказывается ноге точно впору.

Орден Красного Знамени, полученный красным героем Семеном Тимофеичем Курдюковым, дает ему право не только на двух коней, справную одежу и отдельную телегу для барахла. Он открывает перед ним и другие, куда более существенные и привлекательные возможности: «Таперича какой сосед вас начнет забижать – то Семен Тимофеич может его вполне зарезать».

Смысл разразившегося катаклизма у Бабеля сводится к тому, что новые хозяева жизни, которых выперло на поверхность с самого ее дна, вытеснив (или просто «порубав») прежних хозяев, переселившись из своих подвалов в барские покои, очень быстро, – в сущности, сразу, – освоились в этих покоях, восприняли их и всю находящуюся в них «движимость», как принадлежащие им по праву.

В пьесе Бабеля «Мария» тонкий, изящный, хрупкий мир дворянской культуры, начистоту которого посягал ненавидимый Розановым «вонючий разночинец», в одночасье рушится в тартарары. В пьесе этот мир олицетворяет семья генерала Муковнина. Младшую дочь генерала, Людмилу, – Люку, как ее называют домашние, – грубо насилуют, заражают сифилисом. Она попадает в каталажку. Генерал – старый интеллигент, историк, – не перенеся этого известия, умирает. От прежней жизни остались только осколки. И уцелевшие владельцы хотят даже не спасти их, не сохранить (об этом не приходится и мечтать), но хоть выручить за них какие-то жалкие крохи – просто, чтобы не умереть с голоду:

...

Катя. Мебель эту сто лет назад Строгановы из Парижа выписывали.

Сушкин. Оттого миллиард двести и даю.

Катя. Что значит теперь этот миллиард, если на хлеб перевести?

Что говорить, сделка – грабительская. Но спорить не приходится, и Катя уступает. Мебель продана. И вот тут на сцену выходит новый хозяин жизни:

...

Агаша. Не получится у вас, гражданин… Тут переселенные люди будут, из подвала…

Катя. Агаша, мебель принадлежит Марии Николаевне, ты же знаешь…

Агаша. Я что знала, барышня, то забыла, переучиваюсь теперь.

Мария Николаевна, которой принадлежит мебель, – это та самая Мария, именем которой названа пьеса – старшая дочь генерала Муковнина. Ее нет в городе, она – на фронте. Незадолго до разразившейся катастрофы Муковнины читают пришедшее от нее письмо, из которого мы узнаем не только о теперешней ее жизни, но и о том, что она за человек, чем живет, чем дышит ее душа:

...