Если бы стены могли говорить… Моя жизнь в архитектуре

По направлению вверх от Старого города, как тогда, так и сейчас, цвет и характер города меняются по мере подъема. На полпути к вершине, на склонах хребта Кармель находился район Хадар-Ха-Кармель из белых зданий в стиле баухаус. В центре Хадар-Ха-Кармеля располагался кампус Техниона, ныне израильского аналога Массачусетского технологического института. В отличие от яркой, современной простоты баухауса Технион представлял собой увенчанное куполом здание с симметрично расположенными крыльями с полированными каменными аркадами – попытка воссоздать романтический ориентализм в европейской архитектуре. Дальше вверх по склону находились Сады Бахаи, святое место для бахаитов, где похоронен основатель их религии. В юности я считал эти сады самым красивым местом в мире – воплощением рая. Наконец, на вершине, с которой открывался невероятный вид на гавань и город, находилась огороженная территория с озелененными виллами и малоэтажными многоквартирными домами. На вершине горы жили в основном высокообразованные немецкие евреи-иммигранты с утонченными манерами – профессора, квалифицированные специалисты, предприниматели, – которых менее утонченные обитатели района называли yekkes (от акронима для фразы на иврите, означающей «трудно понять»). Над этими людьми потешались – например из-за выраженного акцента, когда они говорили на новом для себя языке, – и в то же время их глубоко уважали. Именно с ними, а также с другими выходцами из Восточной Европы связано появление архитектуры баухауса в Хайфе и Палестине. В теплый полдень из открытых окон их домов звучала классическая музыка. На вершине горы Кармель росло много сосен. До сих пор всякий раз, почувствовав аромат сосны, я думаю о Хайфе. Это по-прежнему красивый город.

Я родился в Хайфе в День взятия Бастилии в 1938 году – через год с небольшим с момента знакомства моих родителей. Мой отец, Леон Сафди, приехал в Хайфу из своего родного сирийского города Алеппо в 1936-м. Он был девятым из десяти детей в семье еврейского торговца. Я никогда до конца не понимал, что привело моего отца в Хайфу. Был ли он сионистом? Старался ли проложить свой путь в семье, где было слишком много конкурентов? Но он приехал в Хайфу и основал собственное торговое предприятие. Он занимался импортом текстиля, высококачественной шерсти и хлопка из Англии и тканей из Японии и Индии для местных рынков.

Моя мать, Рейчел Сафди, урожденная Эссес, была англичанкой, но тоже родом из еврейской семьи с корнями в Алеппо. Бизнес ее отца тоже был связан с текстилем, и на рубеже XX века мой дед с семьей, эмигрировав в Англию, осел в Манчестере, который в то время был международным центром текстильной промышленности. Моя мать родилась в этом городе и воспитывалась как добропорядочная английская девушка. Она сохранила на всю свою жизнь сильный манчестерский акцент.

В 1937-м мама (ей тогда было 23 года) отправилась из Манчестера в путешествие на корабле, чтобы навестить свою сестру Глэдис, которая жила в Иерусалиме. Из Англии корабль прибыл в порт в Хайфе, откуда моя мама намеревалась по суше добраться до Иерусалима. Сойдя на берег, мама почти сразу же познакомилась с молодым человеком, у которого был офис рядом с доками, и через месяц вышла за него замуж. Поскольку вскоре началась мировая война, прошло десять лет, прежде чем мама вернулась в Британию.

Мой отец говорил на арабском, плохо владел ивритом, а образование получил на французском языке, поэтому владел им в совершенстве; мама говорила по-английски и немного по-французски. Так что поначалу у них даже не было надежного общего языка. Я был их первым ребенком, в течение нескольких лет родились еще двое, Габриэль и Сильвия, а Лилиан, четвертый ребенок, появилась на свет, когда мне было восемнадцать и наша семья уже жила в Канаде.

Технион в Хайфе, построенный по проекту Александра Бервальда в 1924 г., – флагман еврейского образования в Палестине