Если бы всё было иначе

– Нам с тобой повезло, что мы обе довольно рано встретили своих людей. Конечно, дерьмо тоже случается. Гэри оказался мерзким обманщиком, но все-таки благодаря ему я обрела по-настоящему своих людей – моих мальчиков. – У нее срывается голос. – Наоми – тоже мой человек, до мозга костей.

Я смеюсь.

– А мы с Люком и Ро всегда были твоими людьми. И навсегда ими останемся. Вы – моя большая сумасшедшая, разношерстная семья.

Она шутит, но я вспоминаю то, что несколько недель назад рассказала мне мама. Как ее семья отказалась общаться с папой из-за цвета его кожи. Если Мэл, Наоми, Ро, Люк и я смогли создать наш маленький союз, несмотря на все свои различия, как же печально то, что мои бабушка и дедушка предпочли потерять свою единственную дочь, только бы не принимать в семью человека, которого она полюбила.

– Ты знала, что мамины родители перестали с ней разговаривать, потому что папа темнокожий?

– Нет, – отвечает она. – Откуда ты это знаешь?

Я пересказываю ей все, что сказала мне мама, и добавляю, что этот факт делает нашу историю еще более значимой.

– Нашу историю, – задумчиво повторяет Мэл. – Мне нравится, как это звучит. И, знаешь, необязательно, чтобы у нее был аккуратно прилизанный финал… Черт, я так хотела стать противной старухой, которая вечно всем недовольна!

– Как Наоми? – интересуюсь я, хотя в моих глазах стоят слезы.

Мэл откидывает голову назад и начинает хохотать так же, как Люк на днях хохотал в бассейне, – всем, что осталось от ее тела.

– Я обязательно передам ей, что ты сказала.

– Пожалуйста, не надо, – говорю я, и в моих словах только доля шутки.

– В общем, – продолжает Мэл. – Я забыла, к чему я это все говорила. Просто еще немного – и от нас останетесь только вы с Люком. Любите друг друга изо всех сил, хорошо?

Я растерянно мигаю. Как мне сказать ей, что между нами с Люком уже не осталось никакой любви? Что я разрушила все шансы на то, что мы проживем жизнь вместе, и уничтожила все нити, которые связывали нас и делали его «моим человеком». Как показать ей, что все это время она ошибалась насчет меня? Что на самом деле я никогда не могла вписаться в их семью, потому что во мне слишком много острых углов и неправильных линий. Мне не найти свое место в мире.

– Господи, такое ощущение, что я нахожусь в каком-то бесконечном прощальном туре, – вздыхает Мэл, откидывая голову на спинку дивана. – Как какой-нибудь старый рок-певец, чьи песни вызывают в тебе чувство ностальгии. Когда он объявляет о своем уходе в первый раз, ты грустишь. Но проходит время, а он все еще выступает. Потом еще немного, а он все еще…

– Мэл, – перебиваю ее я. – Я рада, что ты все еще здесь.

Чувство вины снова накрывает меня, когда я вспоминаю, о чем думала, когда сюда заходила. Что Мэл уже не та, что была раньше. Я ошибалась – она не изменилась ни в одном отношении, которое только имеет значение. Она все та же жизнерадостная, смешная, красивая Мэл, и Большое Зло никогда не сможет у нее это отнять.

Я не могу поверить, что так долго ее избегала. Просто не могу… А что, если бы однажды я открыла некрологи и увидела там ее имя? Я бы никогда себя не простила. Никогда.

Я по-прежнему не могу простить себя за все то, что уничтожила, но я помню мамины слова: по крайней мере, сейчас я здесь. По крайней мере, у меня есть шанс снова видеться с Мэл. Сначала замысел Люка казался мне абсурдным, но теперь я рада, что на него согласилась.

Он снова свел нас троих вместе – пусть только внешне – в самый последний раз.

– Я сегодня хорошо себя чувствую, – внезапно говорит Мэл.

– Правда?

Она кивает.

– Знаешь, чего мне хочется? Послушать немного классики.

Я широко ей улыбаюсь. Сколько времени прошло с тех пор, как мы в последний раз сидели, ничего не делая, и слушали ее любимый джаз. Билли Холидей и Эллу Фицджеральд. Дюка Эллингтона и Луи Армстронга.

Хотя многое из нашей избранной музыки есть у меня на телефоне, я подхожу к старому CD-проигрывателю и включаю его.

Но я не успеваю сесть, когда Мэл протягивает ко мне руки. Я не могу понять, чего она хочет.

– Помоги мне встать! – восклицает она, перекрикивая песню «Bugle Call Rag».

– Подожди, но… – я паникую, когда она пытается опереться на меня.

– Не станцевать под эту песню – преступление, – говорит она, приподнимаясь на слабых руках.

Одеяло спадает с ее колен, а вместе с ним и бумаги, которые она от меня прятала. Я хватаю ее за запястье, помогая удержаться на ногах, а потом наклоняюсь, чтобы подобрать то, что она уронила.

Я не хочу лезть в ее личные дела, но любопытство берет надо мной верх, и я бросаю взгляд на верхний лист.

Надпись на нем сделана таким неровным почерком, что ее трудно прочитать: «Цитата из Псалма 23 – слишком банально?»

Я кладу бумаги на диван, встаю и протягиваю Мэл вторую руку.

– Ты уверена, что стоит это делать? – спрашиваю я, видя, как тяжело она дышит. Кажется, вся ее энергия ушла на то, чтобы встать.

– Я не сломаюсь, – говорит она таким голосом, как будто это вот-вот произойдет.