Если бы знать

– Ладно, мне плевать. Все равно я ей никогда не нравилась!

– Не говори глупостей, – нервно рассмеялась Юджиния. – Конечно, нравилась – как же иначе! Она тебя любит!

– Тогда почему она так хотела второго ребенка? Мальчика? Значит, меня им мало... а, ладно, забудь, – пробормотала девочка, отходя от кровати.

– Разумеется, забуду. О такой чепухе и помнить не стоит, – словно сквозь сжатые губы, проговорила Юджиния.

Вместо ответа послышался долгий вздох, красноречиво показывающий, что думает девочка обо всех взрослых вообще и о бабушке в особенности.

– Не понимаю, почему я родилась в семье Кейхилл. Я ведь совсем не такая, как вы.

«Как и я», – подумала Марла, хотя сердце ее рвалось к девочке. Неужели она была жестока и бессердечна с собственной дочерью?

– Очень стараешься быть не такой, как мы – это точно, – миролюбиво сказала Юджиния. – Но рано или поздно тебе придется взяться за ум. Среди Кейхиллов не было недоучек и невежд. Твой отец окончил Стэнфорд, а затем – высшую школу в Гарварде, твоя мать училась в Беркли, я – в Вассаре, а...

– Знаю, знаю, а дедушка в Йеле. Подумаешь! Я не собираюсь лучшие годы тратить на зубрежку! И потом, а как же дядя Ник? Он ведь не учился в университете?

Наступило короткое напряженное молчание. Наконец Юджиния сухо ответила:

– Ник сам выбрал свой жизненный путь. Но давай о нем сейчас не будем. Пойдем, пора встречать отца.

Шаги удалились, и Марла осталась одна. Вошла медсестра, проверила ее пульс, и вскоре за этим знакомое тепло разлилось по жилам, унося прочь боль, страх, тревогу.

Она, должно быть, вздремнула, бог знает, долго ли. Ее разбудил скрип двери и легкий щелчок замка. Кто-то вошел в комнату.

Марла ожидала, что кто-нибудь из медсестер подойдет, заговорит с ней, стараясь пробудить ее сознание, проверит пульс, температуру или давление. Но вошедший – кто бы это ни был – не издавал ни звука. Казалось, он крадется к ее постели на цыпочках. А может быть, здесь просто никого нет?

Ей ведь могло присниться или почудиться, что дверь отворилась. Да, скорее всего, так оно и есть. Успокоившись, Марла снова погрузилась в полудрему, но вот какой-то звук вновь вывел ее из забытья. Скрип. Легкий скрип кожаной подошвы. Может быть, снова... но нет, теперь она ясно ощущала и запах. Легкий сигаретный душок и что-то еще, влажная земля, прелые листья, запах, совершенно неуместный в больнице и оттого странно зловещий.

Ее охватил ужас. Она хотела закричать – но не могла выдавить из себя ни звука. Хотела открыть глаза – но они не открывались, словно ей зашили веки. Сердце колотилось, как барабан. Неужели дежурная медсестра – или кто у них там есть – не видит на каком-нибудь мониторе ее отчаянного сердцебиения? Неужели никто не спешит на помощь?

Тишина. Ни звука. В горле сухо, словно в пустыне. Господи, что он здесь делает? Почему молчит? Кто он? Чего хочет? Еле слышные шаги двинулись прочь и затихли. Мягко щелкнула затворяемая дверь. Она осталась одна. Одинокая. Беспомощная. До смерти напуганная.

– Ну что ты на меня смотришь? – обратился Ник к собаке. – Да, сам знаю, что свалял дурака.

Бросив в дорожную сумку пару свитеров, он вышел в ванную, откопал под раковиной чехол для бритвенных принадлежностей, уложил туда электрическую бритву и дезодорант и, не выходя из ванной, кинул через открытую дверь в сумку.

Крутой лежал у кровати, положив голову на лапы, и уныло следил за сборами хозяина.

– Я вернусь, – заверил его Ник. – И очень скоро. В сумку полетели две пары джинсов.

– А пока о тебе позаботится Оле. Тебе у него понравится, вот увидишь. Есть у него сука-доберманша – такая красотка, когти оближешь!

Крутой равнодушно моргнул.

– У тебя-то все будет в порядке, – продолжал Ник. – Вот я – дело другое.

Он застегнул сумку и бросил быстрый взгляд кругом. Эта сосновая хибара была для него больше, чем домом, – убежищем, где он нашел покой после изматывающих тараканьих бегов к успеху. Где-то на полпути от юности к сегодняшнему дню он сумел избавиться от программы, крепко засевшей в подсознании: «Ты Кейхилл! Будь Кейхиллом! Живи как Кейхилл!»

– Ерунда все это, – пробормотал Ник и подмигнул псу.

Крутой поднялся и захромал вслед за хозяином в гостиную. Здесь было прохладно; остывали в очаге вчерашние угли, и в воздухе стоял смолистый запах костра. На секунду Ник нахмурился, вспомнив, что никогда, даже в детстве, не соответствовал кейхилловским высоким стандартам. Отец все ждал, что Ник выйдет из тени Алекса, научится побеждать старшего брата. Что ж, Сэмюэла Кейхилла постигло разочарование. И, видит бог, старый сукин сын это заслужил.

Зазвонил телефон. Ник чертыхнулся и совсем было решил не отвечать – но все же тремя широкими шагами пересек гостиную и схватил трубку.

– Алло! – рявкнул он.

– Ник? – назвал его по имени торопливый, чуть пришепетывающий женский голос. – Николас Кейхилл?

– Кто это?

– Чериз.

Кузина. У Ника упало сердце: он давно усвоил, что от родни хороших новостей ждать не приходится.

– Слушай, ну ты и спрятался! Мне едва не пришлось нанимать частного детектива, чтобы тебя найти, – нервно рассмеялась она.

– Но все-таки не наняла?