Если честно

– Простите, – сказал я сквозь слезы. – Просто я совсем недавно расстался с девушкой, а потому в данный конкретный момент я очень неравнодушен к сюжету этой книги.

Некоторых учеников мои слова, казалось, тронули – в их глазах читалось сочувствие. Остальные либо потупились, не понимая, как им следует себя вести, либо давились смехом. Мне самому, надо сказать, стало смешно, и я сказал что-то вроде: «Ни дать, ни взять – сцена из какой-нибудь милой романтической комедии. Детский писатель переживает расставание с девушкой и в какой-то момент начинает рыдать прямо на занятии в ходе обсуждения книжки про одинокого осьминога – ну не умора?» По мнению большинства собравшихся, оказалось – нет, не умора.

С отцом мы в то время особо не общались. В редких случаях, когда мы все же с ним созванивались, разговор не заходил ни о моей рукописи, ни о наших с ним отношениях, ни даже о моем расставании с Евой. Предметом наших обсуждений становились обычно недавно просмотренные фильмы или политика. Мы болтали ни о чем и впадали в легкую форму эскапизма – словом, занимались всем тем, что мы оба когда-то ненавидели.

Мама, напротив, всякий раз старалась свести разговор к теме Евы. Она честно пыталась поддерживать меня, но сама моего решения явно не одобряла.

– Она все еще хочет быть с тобой, – говорила она. – Ты еще можешь вернуть все, как было.

Мама открыто признавала, что скучает по Еве. В этом я был с ней абсолютно солидарен.

Мириам, которой на тот момент исполнилось уже двадцать три, ожидала при переезде, что Ева станет частью ее жизни в Нью-Йорке. Естественно, она одобряла мое решение менее всех.

– Лучше Евы ты себе стопроцентно никого не найдешь, никогда. Бросить ее было с твоей стороны просто тупо. Ты вообще кем себя возомнил, чтобы вот так взять и бросить ее?

Джош был настроен максимально нейтрально, спокойно и фаталистично.

– Печально, – емко констатировал он. – Случается, увы.

Хоть я и сам постоянно говорил другим то же самое, в тот раз это утверждение показалось ложным. Я хотел ответить, что таких потрясающих отношений вообще практически не бывает, и что никакое «случается» здесь вообще не уместно.

Поскольку у меня никогда и никого, кроме Евы, толком не было, я предполагал, что просто вернусь в свой изолированный кокон и продолжу жить фантазиями, как жил до переезда в Нью-Йорк. Однако я все же решил, что ничего не потеряю, приглашая на свидания разных знакомых девушек, которых находил привлекательными. Семейный лагерь давным-давно научил меня просить того, чего мне хочется, даже если я знаю, что мне ответят отказом. Я видел достоинство и мужество в том, чтобы пригласить девушку на свидание, и не видел ничего постыдного в отказе – меня все детство готовили к отказам и отвержению.

Меня приятно удивило, что все, кого я приглашал, отвечали мне согласием. Неприятно меня удивило то, что все они потом отменяли свидание или просто не приходили на него и переставали отвечать на звонки. Я логично решил, что я совершал некую ошибку на этапе между согласием и самим свиданием – возможно, предлагал неподходящие для свиданий места, или же все дело было в моих формулировках. В какой-то момент я решил спросить совета у одной своей знакомой, и та с сожалением поведала, что дело было вовсе не во мне, а в том, что все эти девушки на словах отвечали мне согласием, тогда как на деле им это было не нужно. Я считал себя профессионалом в области распознавания лжи, однако, как выяснилось, в моих познаниях были явные пробелы, если не зияющие дыры.

– Но с какой стати соглашаться, если ты явно хочешь и можешь отказать? – недоумевал я. Не дав знакомой ответить, я стал засыпать ее различными ошибочными теориями:

– Может, они просто бояться отказывать, потому что в прошлом те или иные мужчины, которым они отвечали отказом, начинали беситься и буйствовать? Или, может, они просто получают садистское удовольствие, вселяя в меня надежду, а потом растаптывая ее?

Моя знакомая предположила, что большая часть девушек, ответивших мне ненастоящим согласием, либо стеснялась открыто отказать, либо считала, что вначале согласиться на свидание, а затем отменить его – вежливее, чем просто сказать «нет».

Эти слова напомнили мне о школе, когда учителя спрашивали: «Вот тебе бы понравилось, если бы тебе такое сказали?» Вопрос был в корне неверный – мои чувства работали несколько иначе, чем у большинства людей, а потому я не мог понять чувства окружающих, представив себя на их месте. Из-за того, что для меня никогда не было проблемой отвечать отказом и слышать отказ, я не понимал, что другие готовы были на многое, лишь бы избежать таких ситуаций.