Если есть рай

Потому что одна дама попыталась прыгнуть в костер к покойному мужу, чтобы с ним вместе сгореть. Лет десять назад было. С тех пор женщин просят воздержаться от того, чтобы присутствовать при кремации.

Темнота уже почти полностью охватила реку, и костры горели особенно ярко в этой темноте. Что-то потрескивало, дрова или человеческие тела, мы сидели в лодке и вдыхали доносившийся до нас дым, пахнувший лишь горящим деревом.

Коровы и собаки бродили между погребальными кострами, и мальчик рылся в золе, отталкивая палкой череп. А что потом делают с прахом, спросила я. В реку, что ли, бросают? Да, в реку бросают.

Мы продолжали сидеть и смотреть. В этом зрелище не было ничего неприятного, наоборот, было что-то завораживающее в танцующем пламени этих костров и в темных силуэтах коров и собак, взиравших на погребальный обряд. Лодочник заговорил, обращаясь к Геле, показал на меня. Он хочет сказать, повторила Геля, что огонь наверху — вон, видишь — горит тут уже три с половиной тысячи лет. От него все костры зажигают. Ты понимаешь, почему я хотела тебе это показать?

Нет, ответила я.

Лекарство от любви. На тот случай, если господин Шива откажется выполнять твою просьбу.

А откуда ты знаешь, что я просила?

Догадаться нетрудно. Знаешь, твой Варгиз станет вот таким обугленным трупом. Стоит ли к нему привязываться? Ты тоже такой станешь — и я стану, и лодочник станет — пеплом и черепушкой.

Я обернулась к ней. Ее красота опять поразила меня. И даже мысль о том, что, рано или поздно, она станет обугленным трупом, не ужасала. Наоборот. Пусть человек становился пеплом, пусть пепел становился рекой и исчезал, но это не значило, что человек был недостоин любви. Он казался даже роднее оттого, что станет пеплом, станет ничем, будет выброшен в воды этой реки и растворится в ней. Ганди хотел стать ничем. Он хотел свести себя к нулю. Он хотел любить людей, коров, собак и насекомых больше, чем самого себя. А я люблю только Варгиза, но, может быть, пространство моей любви расширится, и когда-нибудь я полюблю коров, собак и насекомых больше, чем саму себя. Но не сейчас. Сейчас я, сидя в лодке, смотрела на погребальные костры и думала о том, как мне хотелось увидеть Варгиза — пока мы оба живы, пока еще не поздно.

Наша лодка заскользила в обратном направлении. Темная прежде река заблистала отражениями огней, которые горели на берегу. Вокруг нас было все больше и больше лодок, люди наклонялись над водой и опускали корзиночки с зажженными свечами, и корзинки плыли сами по себе, мягко колеблясь на еле заметных волнах. На берегу начиналась уже вечерняя церемония, обряд поклонения реке: молодые брамины, стоя на деревянных настилах, трубили в раковины и танцевали, то с огнем, то с колокольчиками, то с горящей палочкой благовония. Подплыв и остановившись, в окружении лодок, мы смотрели на их движения, слушали звон и гудение ракушек, следили за кругами, которые описывали в их руках горящие свечи, вдыхали запах ладана или мирры — или что бы это ни было — и нам казалось (я уверена, что Геля и лодочник согласились бы со мной), что все будет хорошо, нас наполнило чувство счастья. Я повернулась к Геле. Мне хотелось сказать ей спасибо за то, что она взяла меня сюда — меня, которая хотела купить билет на следующий день и запереться на весь вечер в гостиничной комнате. Но, обернувшись, я увидела, что Геля не смотрит ни на меня, ни на танцующих браминов, ни на огни на реке, она смотрела вниз, нахмурившись, как будто видела что-то на дне лодки, и когда я громко сказала: Геля, она подняла на меня отсутствующий взгляд и несколько минут не сводила с меня глаз. Что ты на меня так смотришь? — хотела я спросить, но отвернулась к пылающему огнями берегу и продолжала глядеть на браминов, на танцующие огни, на толпу, на черных коров, на дом вдалеке, куда женщину с пеленой на глазах привезли умирать, и я поняла, отчего мне было так радостно: ни в чем этом я не была виновата.

Глава 14

Когда я закрыла дверь и ставни, комната погрузилась в полнейшую мглу. С улицы еще доносились отдельные звуки: лай собаки, гудение рожка. Я легла на постель и стала думать, что завтра улечу отсюда, что приземлюсь в Дели, возьму такси и тут же поеду к Варгизу. На этот раз я точно увижу его. Не может быть, чтобы мы опять не встретились. Уверенность, что я найду его, переполняла меня после того, что я видела на реке, после этих огней, этих песен, плавного танца браминов и колебания лодки на волнах Ганга, после сожженных трупов и лица Гели с отблесками огней.