Джейн вспомнила, как наблюдала за Гриффом — он, сидя, надевал носки и помедлил, прежде чем подняться. Складка, демаркационная линия, граница располагалась над пупочной впадиной —
— Не двигайся. Сиди спокойно.
Ее поразил собственный голос.
— Хорошо, — ответил Милош.
От живота к бедру. Озерцо пота. Волосы.
Две линии: одна ныряет вниз, другая взлетает вверх.
Влага.
Волосы. Волосы поблескивают. Если бы время в этот момент застыло, она бы задержалась и пересчитала их. Но время бежало вперед. Волосы, казалось, тянулись к ней — вверх — к камере — и вниз, в бездну паха.
И вот он — этот самый пенис…
Перестань задавать идиотские вопросы — снимай!
Щелчок.
Первый.
Кадр 19. Хотя амбар был мертв — или представлялся таковым, — в нем еще сохранилась жизнь. Ни коров, ни овец, ни лошадей, ни кур, ни свиней, но остались ласточки. Стрижи. Крылья. Метания. Крики.
Гнезда прилеплены к поперечным балкам:
Милош поднял глаза на влетающих и вылетающих птиц.
Джейн попросила его податься вперед, чтобы тело казалось тоньше, не таким приплюснутым. Более гибким.
Волосы на руках и ногах искрились на солнце. Его движение, когда он приноравливался к новой позе, вызвало небольшую пыльную бурю, всполошившую птиц, которые занимались выведением второго поколения потомства. Деловитые, они чинили гнезда и непрерывно стрекотали, как играющие в маджонг китайские мандарины.
Милош улыбнулся.
— Любишь птиц? — спросил он.
— О да. А ты?
— Люблю. Сними их, пожалуйста.
На этой пленке у Джейн оставалось всего четыре кадра.
— Очень прошу, — добавил он.
— Хорошо.
Она два раза щелкнула птиц, а потом, едва сознавая, что делает, подошла к Милошу, коснулась ладонью его бедра и тут же сфотографировала мягкий пенис, который, словно ласточка на яйцах, покоился в своем волосяном гнездышке.
— Птицы, — проговорила Джейн.
Милош опустил на нее глаза. Улыбнулся.
— Да, — ответил он. — Птицы.
Пленка кончалась, и Джейн попросила Милоша встать.
Он уже позировал сидя почти два часа, хотя за это время успел отлучиться за амбар помочиться.
Когда он вернулся, она последовала его примеру.
Джейн?
Господи — ты уж совсем! Брысь обратно в свою нору.
Спасибо. Обойдусь.
Прекрати.
Не смей.
(Неприятная пауза.)
Отстань.
Он теперь стоял над ней. Весь.
— Повернись.
— Пожалуйста.
— Наклони голову — прислонись левым виском к балке.
Милош послушался.
— И плечом тоже… да, да, именно так… Джейн больше не могла говорить.
Он был совершенно, абсолютно прекрасен. Что же мне теперь делать?
Господи, что же мне делать?
Джейн отступила назад.
— Вот так…
Его тело дрогнуло.
— Положи правую руку на… задницу…
— Сюда?
— Именно.
Запястье коснулось тела, ладонь раскрылась, большой палец смотрел в сторону.
И вдоль изгиба руки — к ладони. Во всех местах соприкосновения пот; волосы текут вниз по икрам; под ногтями рук чернота, метки труда — земля — как безмолвный возглас, как мягкое напоминание, что он тоже плоть от ее плоти. Оставалось два кадра.
— Посмотри на меня.
Милош поднял голову.
Затвор щелкнул.
Джейн положила фотоаппарат.
— Все.
Они пожали друг другу руки.
Джейн отвернулась.
— Нет, — возразил Милош, коснулся ее плеча и повторил: — Нет.
Она взглянула на него: одно колено на соломе, другое приподнято — весь перед ней.
Он потянулся за фотоаппаратом.
— Нет, не все, — сказал он и поднял камеру, — остался еще один кадр.
Кадр 40. Джейн.
Беглец