Если копнуть поглубже

— Вот видите. — Джонатан вынул из кармана брюк портативную пепельницу и, открыв ее, стряхнул пепел. — Всегда найдется нечто неожиданное, к чему вы должны быть готовы. Геро — распутная женщина или нет? Клавдио считает, что да. Но как он мог этого ожидать? А Офелия? А Дездемона? Как насчет них? Предала Джульетта Ромео или нет? Справедливы ли выдвинутые против них обвинения? Мы-то с вами знаем. А Гамлет, Отелло, Ромео? Это покажет только их дальнейшее поведение. А пока мы должны верить в возможность того, что Гамлет, Отелло, Ромео и Клавдио поддадутся сомнению. Ибо без этой возможности нет интриги, а без интриги нет и самой пьесы. В нашем случае зрители знают, что Геро невинна. Вся ситуация искусственно подстроена, чтобы разлучить возлюбленных. Итак — если нам известно о ложности обвинений, в чем состоит интрига?

— В том, что мы не знаем, поверит ли в эти обвинения Клавдио, — ответил Гриффин.

— Именно. Потому что мы предполагаем, как он поступит, если поверит. Приведи мне его слова.

— Он сказал: «Если я увижу этой ночью что-нибудь такое, что помешает мне жениться на ней, я завтра в той самой церкви, где хотел венчаться, при всех осрамлю ее»[9].

— А теперь напомни, что мы говорили о его словах на репетициях.

— Что они бессердечны. И открывают в нем нечто такое, что нам может не понравиться и чего мы не захотим принять.

— Что именно?

— Ну, он эгоистичен, инфантилен. И… — Гриффин запнулся.

— И что еще?

— Он горд.

— Совершенно точно. Вот тут-то Шекспир предрекает ему большое несчастье: если гордость лишает его рассудка, он готов совершить ошибку.

— Да.

— Но какова природа его гордости?

— Во-первых, он из хорошей семьи. Гордится своим происхождением.

— Еще?

— Не знаю… Он горд, и все…

— Нет. Тут нечто большее. Чем он занимается?

— В смысле профессии?

— Да.

— Он солдат.

— Вот видишь… солдат. А что солдаты больше всего ценили в людях? Особенно тогда, — пожалуй, гораздо больше, чем сейчас?

— Умение побеждать.

— А еще больше? Гораздо больше?

— Что же?

— Честь.

Гриффин молчал.

— Честь превыше всего, — продолжал Джонатан. — Превыше всего остального. Итак, честь, а не сердце движет им, когда он говорит, что готов осрамить Геро. Если она наставила ему рога, то он собирается опозорить ее публично, понимая, что для женщины ее звания и положения не может быть ничего страшнее. Другими словами, собирается погубить ее — навсегда. После такого ее уже никто не возьмет в жены. Что говорит Офелии Гамлет? «В монастырь — и поскорее. Прощай»[10]. Не забывайте, что во времена Шекспира под словом «монастырь» могла подразумеваться и так называемая «девичья обитель», то есть публичный дом. Неудивительно, что девушка помешалась. И неудивительно, что Геро «умирает». Шок от подобных обвинений безмерен, если знаешь, что невиновен.

— Да. — Гриффин отвел глаза. Он все еще не понимал, куда клонит режиссер. — Это определенно делает Клавдио более жестоким, чем я себе представлял раньше, — наконец проговорил он.

— Ну, он ведь — солдат. А для солдата жестокость — качество необходимое. И она же — неотъемлемая составляющая чести. Это, вероятно, первое, что узнал Клавдио, став взрослым.

— Согласен.

— Кстати, тебе не следует сидеть в такой позе, когда ты в шортах. Не расставляй колени. И в следующий раз надевай под шорты трусы.

Гриффин поспешно сдвинул ноги и вскочил.

Господи… Что такого я сделал?

— Вот видишь. — Джонатан улыбнулся, достаточно беззлобно, но с оттенком явного превосходства. — Теперь ты знаешь, каково это — почувствовать себя на месте Геро.

Гриффин отвернулся.

— Не надо смущаться, — сказал режиссер. — Я же не настолько глуп, чтобы вообразить, будто ты со мной заигрываешь. Верно?

— Естественно.

— А ты, Зои, почему все время молчишь?

— Просто соображаю, не видно ли чего лишнего у меня из-под платья.

Эта реплика разрядила обстановку. Даже Гриффин вынужден был рассмеяться.

Умненькая девочка, подумал он. Надо не забыть ее потом поблагодарить.

Джонатан загасил сигарету и спрятал пепельницу в карман.