— Знаете, почему я решил вызвать сегодня вас двоих? Вас, а не всю труппу? Потому что… вы молоды. И мне редко приходилось встречать двух молодых актеров такого большого дарования. Я призываю вас — никогда не расслабляйтесь и используйте все возможности, которые таятся за каждым словом, произнесенным вами со сцены, за каждым жестом, каждым шагом по сцене, каждым взглядом, куда бы вы ни смотрели. И главное —
— Да, Джонатан.
— Да. Спасибо, Джонатан.
— А теперь — какие у вас планы насчет обеда?
— Я встречаюсь с Ричардом в «Бентли», — сообщила девушка.
— С Ричардом Хармсом?
— Да.
— Я считал, ты с ним порвала.
— Нет. Пока нет, — улыбнулась Зои.
— А ты, Гриффин?
— Собирался поесть в «Зеленой комнате».
— Один?
— Да.
— В таком случае пошли со мной в «Даун-стрит». Времени до дневного спектакля как раз хватит. Если, конечно, тебе не надо сначала домой.
— Нет, не надо. С удовольствием.
Зои поцеловала обоих мужчин, взяла свой текст и удалилась.
— Пошли через главный вход, — предложил режиссер, спускаясь в зал.
— Ведите. — Гриффин подхватил рукопись пьесы. — Я за вами следом.
Пятница, 3 июля 1998 г.
В час пятнадцать пополудни Джейн сидела за кухонным столом с альбомом набросков и подборкой материалов по средневековым витражным окнам и изображениям святого Георгия и дракона. Она считала огромным преимуществом своей профессии то, что половину работы можно было делать дома.
Стоял июль, и, как обычно летом в последние годы, Южный Онтарио накрыла волна жары. А вместе с жарой пришла влажность, заставлявшая несколько раз в день менять одежду.
Джейн казалось, что она снова очутилась в дельте Миссисипи, и временами ее удивляло, почему окружающие не говорят так, как говорили все в ее детстве — в стиле романов Уильяма Фолкнера и пьес Теннесси Уильямса. По крайней мере, этим летом в Стратфорд согласилась приехать Аманда Уингфилд, которая четыре-пять раз в неделю появлялась в «Стеклянном зверинце». А где остальные? Почему ее друзей и соседей не зовут Бланш и Альма, Бейард и Квентин — почему они не те, кто прожигает жизнь на диете из слишком обильной выпивки и слишком цветистых речей, постепенно угасая в некогда роскошных усадьбах?
Представлены были все атрибуты жизни в Луизиане — соответствующая одежда, разнообразные средства борьбы с жарой. Крутились потолочные вентиляторы, таяли кубики льда в высоких запотевших стаканах с холодными напитками, из открытых соседских окон лилась меланхоличная музыка. В ходу были только свободные, просторные платья, рубашки и брюки. Порой по целым дням обходились вовсе без обуви; волосы постоянно стягивали на затылке, чтобы не лезли в лицо.
В июне, июле и августе не стесненная ничем грудь считалась в порядке вещей — это был сезон узаконенной демонстрации естественных форм. Попытаешься противиться этому — и тело начнет задыхаться. Продажа антиперспирантов подскакивала на двадцать процентов. Счета за расход воды взлетели выше крыши. И день за днем, день за днем девяносто, девяносто пять в тени[11].
И все же, несмотря на расслабленные дни и знойные ночи, это был не старый добрый Юг ее детства, хотя сходства хватало. Например, старинные дома, которые Джейн до сих пор называла довоенными, потому что многие из них напоминали построенный до Гражданской войны дом, в котором она родилась. Родилась в буквальном смысле слова. Ее бабушка, чья мать в 1860-х годах ребенком пострадала
И получила ее имя.