Если любишь – отпусти

Эля скривилась – она всегда удивлялась: ну как можно помочиться, а тем более справить большую нужду на это, даже трудно сказать что, впивающееся в кости таза и копчика так, что думаешь только о том, как бы это устройство из-под тебя поскорее вытащили. Эле еще не приходилось использовать это гениальное изобретение по назначению, но однажды на практике, еще студенткой, она попробовала, как это могло быть в случае чего… Опыт ее разочаровал.

– Аня, у меня не получится на судно, – слабо запротестовала Эля.

– Получится, голубушка, у всех получается.

Через полчаса она полусидела в подушках и слушала Ивана Терентьевича.

– Значит, так, – серьезно сказал он. – Ты еще неделю тут полежишь, а потом не больше шести дежурств в месяц. – Он нахмурился. – Это я виноват, совсем тебя не жалел, старый дурак.

– Ну что вы такое говорите? – слабо возразила Эля. – Ничего страшного.

– Как это ничего страшного? – встрепенулся Иван Терентьевич. – У тебя, понимаешь ли, неважные сосуды, а с этим не играют.

– Я не играла, Иван Терентьевич.

Он похлопал ее по руке:

– Знаю… Сейчас ты поешь – и снова спать. Сон – лучшее лекарство.

Эля успела съесть суп и котлету и снова отключилась. Проснулась она, когда в окно заглядывало ласковое вечернее солнце, а из коридора в палату врывался неутихающий, на двух нотах, крик новорожденных. Ани в палате не было, но, как только Эля приподнялась на локте, чтобы сесть, дверь открылась и вошла Аня с металлическим лотком в руке, прикрытым марлей.

– Надо же, мы проснулись. – Аня поставила лоток на тумбочку.

– Надо же… – выдохнула Эля и откинулась на подушку. – Вы, как всегда, вовремя…

– Сейчас укольчик сделаем…

Они обменялись улыбками, и Эля легла на бок, подставив Ане ягодицу.

– Что колем? – спросила она, когда Аня своим коронным отвлекающим жестом шлепнула Элю по ягодице, как провинившегося ребенка, и воткнула иглу.

– Димедрол, – промычала Аня и вынула шприц, – как доктор прописал. – В ее голосе звучало удовлетворение – не часто она всаживает иглу в попу врача, хоть и любимого, но временами покрикивающего на нее в родзале. – Подержите ватку.

– Спасибо, дорогая.

Аня повозилась над лотком, снова прикрыла его марлей и села на край кровати. За дверью не утихали крики новорожденных, слышались хлопанье дверей, а они в роддоме высокие и тяжелые, переливчатый звон стеклянных бутылочек – сцеженное молоко везут на тележке, стук ведер – сейчас начнется санитарная обработка палат и коридоров…

– Ваша мама приходила, записку оставила. – Аня выдвинула ящик стола. – Вот. – Она протянула Эле сложенный вчетверо тетрадный лист. – Вам надо чего?

– Нет. – Эля развернула записку.

– Я скоро снова наведаюсь, – она поправила край простыни, – пойду к Терентьичу, скажу, что вы проснулись. Дайте на укол посмотрю.

Эля откинула край одеяла.

– Нормально, – Аня удовлетворенно кивнула, – ни следа…

– У вас руки золотые.

– Ага, чистый изумруд.

Эля развернула листок.

…Доченька, родная, мы все очень волнуемся. Саша все время о тебе спрашивает. Хорошо, что дети быстро все забывают, – он уже ничего не помнит. Мы рассказываем, что вы с Юрой уехали в Киев и скоро вернетесь, а он тут же потребовал рассказать про Киев. Он весь в тебя – помнишь, как ты просила книгу про ласточку? Полина взяла у пианистки довоенный альбом, так что Саша при деле. Юра звонил, завтра утром приезжает, он страшно за тебя переживает. Выздоравливай, ждем тебя дома. Письмо я спрятала. Целуем крепко, обнимаем, все мы. Сашенька требует научить его писать. Тебе его первые буквы.

Внизу каракули:

Мама, я тебя люблу.

Сначала в дверном проеме нарисовался живот Ивана Терентьевича, туго обтянутый белым халатом, а потом и он сам.

– Ну, как ты, моя болезная? – Он присел на край кровати и взял Элю за запястье. – Пульс нормальный. Как ты себя чувствуешь? – Иван Терентьевич выпустил руку и принялся всматриваться в ее лицо.

Эля скривилась:

– Я не люблю болеть.

– Никто не любит.

Она положила ладонь поверх руки Ивана Терентьевича:

– Спасибо, дорогой мой, за все.

– Это тебе спасибо, что не устроила нам инсульт. Знаешь, ты не должна так нервничать. Не важно из-за чего… Из-за работы или… Ну, я не знаю. Не принимай все близко к сердцу.

– Я так не умею.