Если любишь - солги (СИ)

— Хорошо, я расскажу в общих чертах. Я увлеклась одним молодым человеком…

— Ральфом?

— Да, Ральфом! — надо же, запомнил. — Он был старше меня на пять лет, работал помощником нотариуса, ездил на старом отцовском мобиле. Мы ходили в синематограф, ели мороженое в кафе, он дарил мне цветы и целовал у дверей.

— Но ему хотелось большего.

— Мне тоже!

Я сама не понимала, откуда во мне взялась эта смелость — делиться тем, чего всегда стыдилась, прятала в дальние уголки души даже от самой себя. Может быть, виноват этот призрачный огонёк, делающий тьму живой, дышащей, жадной до жизни. Или мерная качка вагона, которая убаюкивала страхи и будила тайные желания. Или я просто слишком давно ни с кем не говорила по душам. Возможно, я пожалею о своей откровенности. Как пожалела пять лет назад.

— Я думала, что влюблена, и рассказала ему о своей странности. Было темно, мы возвращались из синематографа. Там недалеко, и обычно мы ходили пешком, но в тот вечер он взял мобиль и катал меня по городу. Потом остановился у парка в тени деревьев и… позволил себе немного лишнего. А потом спросил, нравится ли мне. Я ответила правду. И он решил, что я согласна на всё.

— А когда ты сказала "нет", разозлился.

— Верно. У вас, мужчин, так обычно и бывает, да?

Фалько промолчал.

А мне осталось только вздохнуть:

— Прости. Вот из-за этого я и ненавижу свой дефект. Стоит расслабиться, и с языка срывается какая-нибудь глупость. Я не хотела тебя обидеть, правда.

Он усмехнулся:

— Меня трудно обидеть, — его глаза были озёрами мрака, в котором дрожали и перекатывались влажные огни. — Расскажешь, что было дальше?

Само собой. Но не о том, как Ральф вышвырнул меня из мобиля в спущенных чулках — прямо на асфальт. Пришлось идти растрёпой с ободранными коленками по главной улице, где даже за полночь попадались прохожие.

В ту пору я совершенно не умела разбираться в людях. А сейчас?..

— Я кое-как добежала домой. А он рассказал всем и каждому, как развлекался со мной той ночью и что был у меня не первым. Нид город небольшой, нравы там старомодные. Естественно, начались пересуды. Меня оскорбляли в лицо. Родителям тоже доставалось. Я перестала выходить на улицу. И когда подвернулась возможность разом всё это прекратить, я ухватилась за неё обеими руками. Ну что, какого ты теперь обо мне мнения?

Повернулась на бок, подперла голову рукой и посмотрела ему в лицо, похожее в этот миг на медную маску из Музея древностей в Шафлю. Её нашли на острове Рикта, где ткали шелка и строили храмы в те времена, когда древние фирамляне ещё ходили в шкурах и дрались каменными топорами. Фирамские легенды уверяли, что Рикту заселили пришельцы с юга, бывшие потомками богов и смертных женщин. Некоторые фантазёры считали их беглецами с Затонувшего континента. У родителей был альбом с фотографиями музейных диковин. Помню, как в детстве я разглядывала эту маску, гадая, для чего она предназначалась и кого изображала.

Может быть, в жилах Фалько течёт толика крови риктийцев? Легко верилось, что их лица были такими же — утончённо-мужественными, медно-смуглыми, будто светящимися изнутри, и с таким же жаром в зрачках. "Сгорю в огне твоих глаз", — пришла на ум строчка из песни. Мы смотрели друг на друга не отрываясь, и мне не было ни стыдно, ни страшно.

— В отличие от тебя, — медленно произнёс Фалько, — я способен лгать. Если скажу, что ты отчаянная девушка, поверишь?

— Отчаянная девушка сбежала на край света.

— Навстречу приключениям и неизвестности.

— Которые обернулись одиночеством и скукой.

А ведь я провоцирую его. И он мне подыгрывает.

Не сводя с него глаз, улыбнулась и слегка разомкнула губы. Кажется, это называется подавать сигналы.

Прекрасная маска дрогнула, посуровела.

— У одиночества и скуки, — произнёс Фалько нейтрально-холодноватым тоном, — есть другое имя — безопасность. Вот что, давай-ка спать.

И не наклоняясь, с расстояния в добрый метр, задул свечу.

18.2

Сутки назад из посёлка строителей нас вывез грязный дощатый вагон, в котором было столько щелей, что света внутри хватало даже ночью. И ничего не мешало смотреть, как по травяному полю разливается жемчужное сияние сразу трёх лун — полной Белой, стареющей Синей и растущей Красной, серебря башню далёкой солнечной электростанции.

А в Южнохаймской грузовой компании считали, что хорошему товарному вагону не полагается ни щелей, ни дыр, ни окон. Только вентиляционные отверстия, устроенные так, что свет не проникал через них вовсе.

Чтобы незаконные пассажиры не забывали: им здесь делать нечего.

Фалько загасил огонёк — и упала тьма. И все глупые фантазии смело, как пух с одуванчиков. Я перевернулась на спину.

Фалько прав: тьма безопасна, бездействие спасительно.

Но тоскливо до одури.

— Как же я устала от темноты.