«Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

В начале 30-х годов самой очевидной опасностью представлялась Япония. Как и в случае с Польшей в 20-е годы, время от времени возникали слухи о том, что война с Японией то ли вот-вот начнется, то ли уже началась. Эти представления были свойственны не только для массового сознания; так, один из иностранных дипломатов писал тогда из Москвы, что все советские руководители, с которыми он встречался, ждали со дня на день нападения Японии^{441}.

И, пожалуй, последней «военной тревогой» можно считать отклик на ситуацию в Манчжурии в 1931–1932 гг.[49]

В дневнике академика В.И. Вернадского за февраль-март 1932 г. неоднократно подчеркивается: «Опасение войны: вспоминаются рассказы приезжающих из Сибири: население ждет японцев, и ненависть крестьян дошла до этой точки… Кругом встречаешь тревогу — ожидание катастрофы — крушения [пятилетнего — авт.] «плана», потери Восточной Сибири…»^{442} Статья в «Известиях»[50], предназначенная, очевидно, для успокоения населения, вызвала у него такую оценку: «Передовая статья: угроза войны и отнятия Восточной Сибири. Начинается смущение. Чувствуется страх перед народным движением. Не очень хорошо и среди рабочих»^{443}.

Но вывод тем не менее был следующим: «Опасение войны. Я не верю в это — разве несчастная случайность. Сейчас война отсюда не будет объявлена, и она может лишь быть междоусобной, т. е. не у нас, а в тех государствах, с какими будет объявлена»^{444}. Другими словами, речь шла уже не о развале СССР в результате войны, а о возможных революционных последствиях в странах-агрессорах.

Массовая реакция населения в этом случае на первый взгляд мало чем отличалась от того, что наблюдалось в предыдущие годы.

Как отмечалось в докладной записке о работе Нижегородской краевой прокуратуры в области реконструкции сельского хозяйства и хозяйственного укрепления колхозов в августе 1932 г., «кулачество в своей агитации использует все меры к дискредитации колхозного строительства, вплоть до использования факторов международного порядка; так, при осложнениях на Дальнем Востоке распространялись слухи, что Япония объявила войну, на которую будут брать всех колхозников без различия возраста и пола»^{445}.

Причем исход войны опять-таки представлялся в пессимистических тонах: «Весной текущего года обязательно у нас с Японией будет война, а японцы всыплют СССР как следует и в Сибири заберут местность по Байкал, а с Запада в свою очередь пойдет на нас Польша… От вас скрывают — война продолжается, вся Сибирь принадлежит Японии… На СССР с востока наступают японцы, ими уже занят Байкал; с Запада Польша и Германия — занят Ленинград; в Москву прибыло много раненых»^{446}.

«Вопросы о возможности войны в массе а/с [антисоветски — авт.] настроенных специалистов находят живейший отклик, при этом имеют место высказывания пораженческого характера», — сообщалось в сводке ОГПУ в июле 1932 г. Но в той же сводке приводится высказывание вполне «пораженческого» характера, которое тем не менее замечательно своим скептическим отношением к самой возможности войны: «События на Дальнем Востоке нас не касаются. С нами никто связываться не хочет. У нас подняли шум для того, чтобы побольше денег с нас выкачать. В случае же войны с Японией нам придется очень скверно. Японская армия непобедима. Нам нужно согласиться на любые условия, предложенные Японией, иначе мы поведем русский народ на убой»^{447}.

Любопытны различные мнения о причинах японской агрессии на Дальнем Востоке.

Рабочие одного из вологодских заводов в октябре 1931 г. рассуждали так: «Япония не иначе как зачинщик войны от всего мирового капитала, которая ищет рынка сбыта не только для себя, но и для всего капитала. Этим конфликтом Япония хочет вызвать на войну и Советский Союз. Сама система капитализма этого требует…» Как бы отвечая им, некий счетовод Тяпин утверждал: «Нашим газетам нельзя верить, так как они все говорят ложь и однобоко, т. е. только то, что в их пользу, а остальное умалчивают. Взять хотя бы о событиях в Японии, которая якобы ни за что ни про что вторглась в Китай и захватывает ее части. Между строк все же можно догадаться, что как только в Китае появилась Советская власть, Япония стала враждебно относиться к империалистам [так в документе — авт.] и начала их притеснять. По-моему, все делается по указке наших там агентов, которые работают на наши деньги». С этим соглашался и десятник Благовещенский: «Возьмите Китай, там китайские коммунисты обострили так отношения, что потребовалось вмешательство целой Японии, которая вынуждена для защиты интересов своих граждан послать целую армию… часто население подстрекается китайскими коммунистами и, не в обиду будет сказано, при благосклонном участии наших коммунистов, которые лезут в бутылку, и может загореться, разразится пожар, а в эту кашу безусловно будет втянут наш союз и тогда лишь будет конец»^{448}.