Вдыхаю воздух, сглатываю, машу руками в сторону лица, делаю всё, чтобы избавиться от жара и краски на лице. Спустя несколько секунд я всё же встаю и трусцой, подпрыгивая с ноги на ногу, добираюсь до стены, чтобы включить свет, а затем, прикрыв от него ладонью глаза, снова осматриваю комнату, находя свой телефон на тумбочке возле кровати.
Могла бы и не проделывать столько ненужных движений.
Взяв телефон в руки, я быстро пролистываю список пропущенных звонков и смс. И больше всего меня поражает, что почти все из них от Леси, а не от мамы.
И последняя смс от неё пришла час назад.
«
Внутри меня всё щемит расстройством и виной, от понимания, что, скорее всего, она могла подумать. Я обещала ей точно приехать. Более того, я написала ей, что уже еду. А спустя пол часа после моей смс в универе звучит тревога. Леся достаточно умная и сообразительная, чтобы сопоставить произошедшее. Тем более, она практически всё знает.
Вздыхаю, усмиряя учащённое сердцебиение, и смотрю на время. Одиннадцать часов, почти полночь, надеюсь, она ещё не спит. Я не могу просто взять и отписаться ей скупой смс, это было бы неправильно с моей стороны. Потому я без раздумий набираю её номер и подхожу к окну. Не проходит и гудка, как она отвечает.
– Боже мой, – выдыхает Леся в трубку. – Я уже намеревалась отыскивать тех людей, которые могут знать номер телефона Алека, – выдаёт она на одном духу. – Конечно, я понимала, что такие люди вряд ли существуют, а если и существуют, то скорее всего вряд ли их найду. И знаешь, что? Мне кажется, что ты обязана дать мне его номер телефона! Потому что я… – Слышу, как она часто и рвано глотает воздух ртом, осознавая, что моя подруга – та самая, что ни разу не проронила при мне и слезинки – плачет. Мою грудь стягивает болью, и на глаза непроизвольно выступают слёзы. – Потому что я даже не знаю, где тебя искать, понимаешь? Не знаю, жива ли ты… – её голос обрывается, и до меня доносится всхлип.
– Лесь… – пробую сказать я, как мне на самом деле жаль.
– Ненавижу тебя, – обиженно бубнит она, но её слова звучат далеко не ненавистно. Слишком горестно и досадно, что снова вызывают лишь новые слёзы. – Просто… Лен, я поняла, что вся эта тревога была отнюдь не учебной. Я пробралась туда. На первый этаж не пускали, огородив его и туалет. Но… но… там было столько крови… столько… – Она снова замолкает. Всего на одну секунду, чтобы глубоко вздохнуть и спросить. – Скажи, что это не твоя кровь, Лена.
– Не моя, – немедля отвечаю я, хотя не совсем уверена, что правду. Частично. Если моя кровь там и была, то думаю её должно было быть недостаточно, чтобы подействовать таким образом на Лесю. – Это Тимура. Того самого Соболева. Помнишь?
– Тимур? – переспрашивает она поражённо. – Постой… Но он ведь… Господи, ты хочешь сказать мне, что это всё из-за ревности?
Её голос зазвучал самыми настоящими высокими диапазонами крайнего ошеломления, и я быстро пробую исправить то, что ввела её в заблуждение.
– Нет-нет, Лесь. Он был гибридом, как Паша… – теперь и я не могу удержать голос спокойным.
Эмоций как-то уж слишком много приходится на этот разговор, что внезапно мне и вовсе становится худо, сердце находится где-то рядом с желудком, и меня начинает подташнивать. Боже, сколько же всего произошло, и тут меня вдруг осеняет, что для Ордена вообще нет границ.
– Слушай, Лесь, – говорю я намного серьёзней, – ты должна быть внимательнее, в универе сегодня были гибриды. Те самые, что…
Внезапно из моей руки пропадает телефон, а уже через мгновение меня встречает безмерно суровый взгляд Алека, когда я поворачиваюсь к нему. Я сглатываю. И не один раз, потому что в горле сразу же перчит от волнения. До невозможности сильного волнения, потому что не описать словами, что отражается на его лице, когда он смотрит на экран телефона. Я хочу провалиться под землю. Алек сбрасывает вызов и возвращает взгляд ко мне – на удивление, довольно спокойный.
– Сколько ей известно? – задаёт он вопрос голосом, который вообще не соответствует ситуации.
– А-алек я… – слабая попытка оправдаться.
И он мгновенно её обрывает.
– Сколько ей известно, принцесса? – вновь спрашивает Алек медленно и чересчур гладко, что вызывает во мне полнейшее непонимание.