Если наступит завтра

Джеф и Трейси приехали в Сеговию к обеду и перекусили в очаровательном ресторанчике на главной площади в тени построенного еще римлянами двухтысячелетнего акведука. После обеда они побродили по средневековому городку, посетили старинный собор Святой Марии и городскую ратушу эпохи Ренессанса, а затем отправились в Алькасар, древнюю римскую крепость, примостившуюся высоко над городом на скалистом отроге. Вид оттуда открывался такой, что захватывало дух.

– Готов поспорить, – проговорил Джеф, – если побыть здесь подольше, то где-нибудь на равнине внизу мы непременно увидим Дон Кихота и Санчо Пансу.

Трейси внимательно посмотрела на него:

– Тебе нравится бросаться на мельницы?

Джеф придвинулся ближе.

– Зависит от внешнего вида мельницы.

Трейси сделала шаг от края обрыва.

– Расскажи мне о Сеговии.

И чары рассыпались.

Джеф оказался интересным гидом, знавшим толк в истории, археологии и архитектуре, и Трейси постоянно напоминала себе, что он к тому же изворотливый мошенник.

– Единственное, что они воруют, – это наше время, – недовольно сказал Куперу один из детективов, Хосе Перейра. – Вы что, не видите, это просто влюбленные? Или по-прежнему уверены, будто она что-то замышляет?

– Уверен! – отрезал Дэниел Купер, удивленный своей реакцией. Он добивался одного: поймать Трейси Уитни и наказать, как она того заслуживала. Уитни – всего лишь преступница и его задание. Но каждый раз, когда спутник брал Трейси под руку, Купер раздражался и выходил из себя.

Когда Джеф и Трейси вернулись в Мадрид, Джеф спросил:

– Ты не слишком устала? Я знаю одно очень интересное местечко, где можно поужинать.

– Замечательно. – Трейси не хотела, чтобы этот день кончался. «Подарю себе этот день, – сказала она себе. – Буду как все женщины».

Мадридцы ужинают поздно, поэтому редкий ресторан в городе открывается до девяти вечера. Джеф заказал столик на десять в «Салакаине» – изысканном ресторане, славившемся и кухней, и обслуживанием. Трейси не заказала десерта, но официант принес нежнейшие слоеные пирожные. Ничего подобного Трейси не пробовала. Она откинулась на спинку стула, сытая и довольная:

– Отменный был ужин. Спасибо.

– Рад, что тебе понравилось. Это место, куда приводят людей, если хотят произвести на них впечатление.

Трейси внимательно посмотрела на Джефа:

– Значит, ты хочешь произвести на меня впечатление?

– А ты сомневалась? – улыбнулся он. – Подожди, увидишь, что будет дальше.

Дальше была bodega – не слишком презентабельное прокуренное кафе с дюжиной столиков, заполненное простыми испанцами в кожаных куртках, которые пили у стойки бара. С одной стороны зала слегка возвышался помост. На нем двое мужчин перебирали струны гитар. Трейси и Джеф выбрали маленький столик рядом с помостом.

– Ты что-нибудь слышала о фламенко? – спросил Джеф. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум.

– Только то, что это испанский танец.

– Изначально цыганский. В ночных клубах Мадрида можно увидеть подражание. Здесь будет все настоящее. – Его энтузиазм насмешил Трейси. – Ты познакомишься с классическим cuadro flamenco. Это ансамбль певцов, танцовщиков и гитаристов. Сначала они выступают вместе, а затем каждый в отдельности.

Из-за столика возле кухни за Джефом и Трейси наблюдал Купер, не понимающий, что они так азартно обсуждают.

– Это очень тонкий танец – в нем все должно соединиться воедино: движения, музыка, костюмы, построение ритма…

– Откуда ты так много знаешь о нем? – спросила Трейси.

– Знавал танцовщицу фламенко.

«Ну еще бы!» – подумала она.

Свет в кафе начал меркнуть, маленькую сцену залили лучи прожекторов. И вот началась сказка. Она разворачивалась постепенно. На сцену раскованным шагом вышли исполнители. На женщинах были яркие юбки, блузки и цветы в живописных, высоких андалузских прическах. На мужчинах – традиционные облегающие брюки, жилеты и сияющие полусапожки из конской кожи. Гитарист повел грустную мелодию, а одна из сидящих женщин запела по-испански:

Yo querнa dejar
A mi amante,
Pero antes de que pudiera
Hacerlo, ella me abandonо
Y destrozо mi corazоn.

– Ты понимаешь, о чем она поет? – прошептала Трейси.

– Да. Я хотела покинуть моего возлюбленного, но прежде чем успела уйти, он покинул меня и разбил мое сердце.

Танцовщица вышла на середину сцены и начала с простого zapateado – принялась печатать шаги, но постепенно ритм гитарной мелодии учащался и темп танца возрастал, пока не достиг чувственного неистовства – нечто подобное в незапамятные времена рождалось в древних цыганских шатрах. И по мере того как музыка взвинчивала ритм и вела классические движения танца от alegrнa к fandanguillo, zambra и seguiriya, в зале стали раздаваться возгласы: «Olе tu madre!», «Olе tus santos» и «Anda, anda!».[109] И от подбадриваний и подзуживаний публики темп фламенко становился все яростнее.

Когда музыка и танец внезапно оборвались, в зале повисла оглушительная тишина, а затем грохнули аплодисменты.

– Великолепно! – воскликнула Трейси.

– Подожди, это еще не конец, – заметил Джеф.