Если не сможешь быть умничкой

— Вам сколько лет, Лукас? — спросил он.

— Тридцать пять.

— А мне 46. Я в этом бизнесе с тех пор, как мне исполнилось 23. Полжизни. И если есть одно, что я твердо усвоил за 23 года, так это то, что у меня нет ни малейшего представления о том, на что может пойти человек под давлением. Можно сказать, одно только я твердо уяснил: под давлением человек способен пойти практически на что угодно, лишь бы спасти свою собственную шкуру. Всем нам приходилось слышать массу историй про то, как кто-то якобы готов положить свою жизнь за друга. Но если б я хотел сохранить свои иллюзии, я бы ни за что не стал вглядываться ни в одну из этих историй более пристально.

— Хм… Сохранить, как я погляжу, не удалось?

— Не особо, — ответил Дейн.

— А сколько времени вы уже работаете над этим делом? — спросил я.

— Пару месяцев.

— И вам так и не удалось отследить, с кем она работает — если она вообще с кем-то работает?

Он медленно подвигал головой из стороны в сторону.

— Она ни с кем не встречается. Слишком хитра для этого. Никаких полуночных встреч в Мемориале Линкольна,[12] если вы это имеете в виду.

— А как насчет телефона? — спросил я. — Вы ведь наверняка уже поставили там микрофончики.

— У нее хватает монеток в кошельке, — сказал он. — Когда бы ей ни приспичило позвонить, она всегда пользуется автоматом. А есть еще и почта Соединенных Штатов. Однажды она написала письмо, так потом проехала полгорода, чтобы сдать его на почтамте.

— То есть вы откланиваетесь? — сказал я.

— Совершенно верно.

— А по какому поводу миссис Эймс хочет меня видеть?

— Она сказала, что хочет видеть нас обоих.

— По какому поводу?

— Какая-то информация, которую она обнаружила.

— Ну вам-то она хоть намекнула?

— Намекнула. Сказала, что это очарует Френка Сайза и подвигнет меня продолжить работу.

— Должно быть, какая-то горячая штучка, — сказал я.

— Ну, чтоб побудить меня заниматься этим дальше, должно быть что-то по-настоящему жаркое.

Глава двадцать третья

Было самое начало четвертого, когда Дейн направил свой «Кадиллак» по дорожке, ведущей к большому растянутому дому с темно-зеленой крышей. При всей своей беспорядочной манере езды он показал хорошее время: нам понадобилось чуть меньше двух часов, чтобы добраться от Уотергейта до «Французского ручья».

Мы вышли из машины, и Дейн нажал дверной звонок. Мы ждали, и я пока с восхищением рассматривал резные панели на большой старой двери. Вырезанные на них фигурки собирающихся в поход крестоносцев выглядели счастливыми.

Фигурки возвращающихся назад вид имели понурый.

Дейну надоело ждать, и он позвонил еще раз. Еще две или три минуты опять ничего не происходило, и он попытался покрутить большую медную ручку. Он выглядел удивленным, когда она подалась.

— Подождите минутку, — сказал он и отступил на шаг от двери.

— Какая-то проблема? — спросил я.

— Давайте проверим, есть ли кто-нибудь дома. — Он повернулся и двинулся направо. Я последовал за ним. У гаража на четыре машины он остановился. Передняя дверь была поднята, в гараже стояли черный четырехдверный «Кадиллак», довольно новая «Камаро» и джип-фургон.

— Есть место для еще одной, — сказал я.

Дейн покачал головой.

— Сенатор забрал свою. У него был «Олдсмобиль».

Дейн повернулся и пошел обратно по красной бетонной дорожке к парадной двери. Он снова покрутил медную ручку и распахнул дверь. Затем вошел, и я за ним.

— Миссис Эймс! — позвал он. Никто не ответил, и он спросил:

— Кто-нибудь дома?

Нельзя сказать, что он это выкрикнул.

— Может быть, они снаружи, со своими собаками или лошадьми, — сказал я.

— Возможно. Все равно нам, наверно, придется подождать в гостиной.

Мы прошли через широкую, прекрасно обставленную переднюю залу и вошли гостиную с ее великолепным камином и не менее великолепным видом на залив Чизпик. Примерно в полумиле от берега по голубой глади лениво скользил пассажирский катер.

Поднос для напитков стоял на кофейном столике. На нем помещались бутылка с ликером, немного льда, сифон и стакан. Бутылка была наполовину пуста. Кофейный столик находился перед низкой и длинной кушеткой. На кушетке сидела Луиза Эймс. На ней были бледно-голубые трусики, а прямо над ее обнаженной левой грудью виднелись две красные дыры. Рот открыт — как и глаза. Голова повернута под каким-то неестественным углом. Она была мертва. И выглядела немного удивленной этим.

— Господи боже, — произнес я.

Дейн ничего не сказал. Он подошел к Джонасу Джоунсу, изящному молодому человеку, который подавал напитки, седлал лошадей, водил машину и обслуживал хозяйку. На Джоунсе не было вообще никакой одежды. Он лежал на полу, лицом вверх, и оно было искажено гримасой боли, словно он был смертельно ранен. На его груди тоже виднелись две небольшие красные дырочки. Револьвер лежал рядом с его правой рукой. Похоже, 38 калибр, из тех, которые коротки, как бы обрубленны. Я наконец заметил кровь. Похоже, ее тут было много.

— Пойдемте, — сказал Дейн.

— Куда? — спросил я.

— Туда, где это, судя по всему, началось. В спальню.