Если о нас узнают

– Вода для слабаков, – подает голос Энджел. Белый костюм парня уже чем-то испачкан.

– Тебе вода сейчас все равно не поможет, чувак, – говорит Джон. – Удачи.

– Удачи? Мне не нужна удача. Мне восемнадцать, я всемирно известен, и я перенесусь в Англию через радужный портал. – Энджел падает, отчего пол под нами кренится.

– Меня укачивает, – стонет Зак, и я помогаю ему подняться.

– Теперь ты понимаешь, что это плохо, – отвечает Джон, ухмыляясь.

– Давай-ка поставим тебя на твердую поверхность, – говорю я Заку, подхватывая его под руки. – Пойдем.

Мы вываливаемся из замка на траву. Зак сползает вниз, прислонившись спиной к надувной стене. Я облокачиваюсь на стену, но она трясется так сильно, что я подаюсь вперед и сажусь прямо. Зак опускает голову на мое плечо. Мудрое решение.

– Теперь ты счастлив? – спрашивает он, прикрыв глаза.

Тепло его щеки проникает сквозь мой тонкий свитер. Я улыбаюсь Заку, затем кладу свою голову ему на плечо и на мгновение притворяюсь, что в происходящем нет скрытого смысла.

– Да. Очень.

Джон и Энджел уже вышли из замка, и Энджел машет рукой, чтобы привлечь мое внимание.

– Я собираюсь принести еще немного выпивки, – сообщает он. – Потому что, очевидно, мне нужно заботиться обо всем самому.

– Спасибо, Энджел, – мягко говорю я.

Я бы предложил ему помочь, но сейчас Заку нужно время, чтобы восстановить равновесие. И пока он опирается на меня, мягкий и теплый, источая окутывающий нас сладкий, пьянящий аромат одеколона, я совсем не тороплюсь.

Глава 4 Зак

Видимо, я единственный на этом самолете, кто пытается работать. Думаю, остальные участники Saturday, за исключением слишком самодовольного Джона, все-таки признали, что у них сильное похмелье и работать продуктивно они не могут. Вчетвером мы расположились на белых кожаных креслах, разбросанных по всему салону частного самолета. Невиданная роскошь. Каждая мелочь – начиная от огромных экранов, которые есть у каждого из нас, до полностью заполненного мини-бара в хвосте – кричит о богатстве. Только что мы поужинали rigatoni all’arrabbiata. По сути, это просто паста с томатным соусом, дорогой колбасой, чиабаттой, трюфелями и чесночным маслом. На десерт должны были подать foglie di fico[9], но мы отказались. Наверное, каждый хочет сохранить свой идеальный пресс.

Джон и Энджел дремлют, а Рубен вроде бы слушает музыку в наушниках. На самом деле я практически уверен, что он тоже работает – парень часто слушает подкасты по развитию карьеры, которые ему советует мать. Так что либо их, либо заслушанный до дыр старый мюзикл. Эрин сидит на трехместном диванчике и что-то читает на своем планшете. Руководство группы, а также телохранители спят в хвостовой части самолета. Мы единственные пассажиры.

На коленях лежит раскрытый блокнот, и я пытаюсь написать песню, хотя меня мутит, а по голове как будто катком проехали.

Подношу ручку к бумаге и пишу:

Ты словно похмелье.

Да уж, это не очень жизнерадостно. К тому же у меня могут быть неприятности из-за упоминания алкоголя, учитывая нашу целевую аудиторию.

Galactic Records хотят получить поп-хит. Песня должна быть приятной, ненавязчивой и немногословной. Хорошая лирика без особой конкретики, чтобы как можно больше слушателей смогли перенести текст на историю своей жизни. Люди всегда так пренебрежительно относятся к поп-музыке, но каково это, написать хит? Легче сказать, чем сделать.

Я в ступоре, потому что, как бы мне ни хотелось стать известным автором, я не очень-то люблю попсу. Никогда не любил, несмотря на то, что сейчас играю во всемирно известной поп-группе, и сомневаюсь, что когда-нибудь проникнусь этим жанром. В то время как Рубен рос на мюзиклах, я слушал альтернативный рок. Мне нравятся эмоциональные, лирические и, если честно, немного странные песни. Одинокие дети, как и я когда-то, любят такую музыку не просто так. И однажды я хочу стать чем-то подобным. Подать кому-то тот спасательный круг, который музыка в свое время протянула мне.

Кто-то толкает меня в плечо. Это Рубен, который сидит через проход от меня. Наушники парня теперь висят на шее.

– Творческий кризис? – спрашивает он.

Самолет начинает трясти, когда мы попадаем в зону турбулентности. У Рубена приятный голос, даже когда он не поет. Глубокий, с искоркой веселья, из-за которой вам кажется, что парень над вами подшучивает.

– Ага. Есть какой-то совет?

Он протягивает руку.

– Дай-ка сюда.

Я чувствую, как щеки заливаются краской, но не обращаю на это внимания и протягиваю ему свой блокнот, в котором написана лишь одна строчка. Та, что про похмелье.

Рубен смеется.

– Интересно, что послужило вдохновением?

– Мой разум работает совершенно загадочным образом.

– Понятно.

Я кладу блокнот и пишу: «Загадочным образом».

– Скажи мне, что ты только что не записал эту фразу.

– Нет, мне в голову пришло кое-что другое.

Приподнятая бровь Рубена говорит мне, что его так просто не обманешь. Не то чтобы я пытался. Он развернулся в мягком кресле, чтобы лучше меня видеть.