Если очень долго падать, можно выбраться наверх

Стол уже накрыт: ужин разложен в антропоморфные блюда, разлит в пустые утробы черноглазых керамических созданий и готов выплеснуться сквозь их кривые глиняные пасти. Горы дымящегося шелушеного риса, неотшлифованного, пахнущего крахмалом; лоханки желтого карри, куски баранины мягко распадаются; жареный миндаль, посыпанный кунжутом; натуральная окра; палочки глазированного ананаса; флаконы с розовой водой; чашки топленого масла; манговый чатни; ароматный дал; графины темного вина; кисло-сладкие перцы; синие груши в мятном сиропе; Гноссосу хочется всего сразу, он предвкушает любой экзотический вкус, любой неведомый аромат.

– Сюда, – сказала Бет, – во главу стола.

– Я? Ты что, старушка, на почетное место?

– Ты же у нас воитель, – сказал Калвин.

– Ого. – Опускаясь на стул, теребя салфетку, принюхиваясь к яствам и разглядывая тарелку с громоздящимся на ней великолепием. – Танцовщицы, старик, вот чего нам не хватает. Звон браслетов, парящие феи, гибкие сильфиды.

– Это же очень просто, – сказала Бет, взмахнув поварешкой, словно дирижерской палочкой. – Закрой глаза и смотри.

Попробуем.

Ну конечно, вот они все – подмигивают ему из-под безмолвных вуалей. Оп-ля.

После ужина Гноссос сидел в полном лотосе под одной из зонтичных австралийских магнолий и грыз кешью в роговой скорлупке.

– Я падаю, Калвин.

Толстым пером Блэкнесс небрежно набрасывал его силуэт, обозначая черты лица, но не удержался, и из переплетения волос теперь выглядывали сатиры и нимфы. Его собственный лоб сжимался и хмурился, темные глаза искали что-то, по обыкновению смутно намекали на неопределенное, едва определяемое.